Мирей Кальмель - Леди-пират

Она неохотно отстранилась от Габриэля.

— Отвези… Можешь отвезти меня к Кормаку? — попросила женщина, еще совсем недавно приказавшая бы ему это сделать.

— Похоже, ты начинаешь понимать, — похвалил Габриэль, быстро направившись к двери, чтобы услужливо распахнуть ее перед Эммой.

Все до единой монахини собрались к вечерней мессе.

Энн устроила так, чтобы, как и в предыдущие дни, присоединиться к остальным с некоторым опозданием. Боязливым взглядом выпросила прощение у сестры Элизабет. Противная тетка, конечно, не замедлит донести на нее настоятельнице, но Энн на это наплевать. Главное — взойти на клирос последней, чтобы встать поближе к двери, немного в сторонке.

Никто не обратил внимания на то, где девушка встала, потому что ее поведение уже вошло в привычку. Постного выражения лица было достаточно для того, чтобы убедить всех в ее покорности. Энн между тем точно знала, что следует делать. У нее очень мало времени на то, чтобы обмануть бдительность настоятельницы, но дольше ждать она не может!

Накануне мать-настоятельница объявила подопечной, что отец забирает ее из монастыря, чтобы выдать замуж. Свадьбу сыграют скромно, без лишней огласки, венчание назначено на пятнадцатое число этого месяца. Всего каких-то десять дней до того, как Энн окажется в супружеской постели с человеком, о котором она не знает ровно ничего: настоятельница не сочла нужным сообщить ей хотя бы его имя! И речи не может быть о том, чтобы покориться!

В довершение всего тем же утром опять явилась Эмма де Мортфонтен. Энн не пожелала с ней встречаться, сказалась больной: совершенно не хотелось слушать, как та станет расхваливать преимущества жизни в браке и воспевать супружескую преданность и самопожертвование.

Сегодня же вечером она будет свободна…

С бьющимся сердцем Энн опустилась на колени и сделала вид, будто молится, как и все остальные. Покаяние растягивалось на долгие минуты — Энн сосчитала их, как сосчитала заранее и шаги коня, и время, которое требуется на то, чтобы погрузить бочки на повозку.

Стараясь унять сердцебиение, она просчитала все, что требовалось, потом начала потихоньку двигаться к двери, которую оставила приоткрытой, и бесшумно выскользнула наружу.

Оказавшись во дворе, немедленно скинула башмаки, про себя продолжая считать, чтобы ее не застали врасплох.

Энн добралась до кухни, не встретив ни единой живой души. Все были в церкви.

Все, если не считать торговца, привозившего сюда вино, который явился теперь забрать пустые бочки. Беглянка улучила минуту, когда тот вместе со своим подручным отвлекся на погрузку, приподняла крышку одной из бочек и влезла внутрь. К тому времени, как те двое вернулись, она уже опустила крышку на место.

— Ну вот, еще эти две — и все, — услышала она у себя над головой.

Прекратив, наконец, считать, Энн принялась молиться. Вздрогнула, когда по крышке ударили, сажая поглубже. С трудом удержалась от крика, когда бочку опрокинули, — как ни старалась удержаться, все-таки стукнулась лбом о доски.

Вторую бочку опрокинули точно так же и покатили к повозке рядом с той, в которой тряслась и переворачивалась Энн, больно ударяясь всякий раз, как ее бочка подпрыгивала на камнях.

Ну что ж, теперь наклонная доска, по которой бочку вкатят в телегу возчики — и всё. Бочка замерла. Если все пойдет как обычно, они уедут, не дожидаясь окончания мессы. Энн затаила дыхание. Девушка мысленно выбранила себя, стараясь убедить, что первым делом мать-настоятельница станет разыскивать ее в монастыре, а не в бочках, но все равно тревога росла с каждым мгновением. Удалось немного успокоиться, когда повозка тронулась, но вздохнула с облегчением Энн лишь после того, как услышала скрип открывающихся, а потом закрывающихся ворот монастыря.

Теперь повозка покатилась быстрее, и Энн наконец-то откинулась на стенку бочки, не переставая сжимать в руке изумрудную подвеску.

Часом позже они были в самом центре Чарльстона. Из разговора между двумя мужчинами, который Энн слышала как раз перед тем, как войти в церковь, было ясно, что они должны развезти пустую тару по нескольким трактирам, купившим использованные бочки для того, чтобы хранить в них уксус.

Ей не терпелось выбраться на воздух, мутило от испарений скверного вина, которыми была пропитана бочка. Снова началась качка, у Энн закружилась голова, и ей пришлось признать очевидное: она пьяна. Энн улыбнулась, но тут же вынуждена была зажать рот, с трудом сдерживая тошноту.

— Эй, трактирщик! — услышала она из своего укрытия.

— Рад тебя видеть, приятель. Спускай их прямо в погреб, дорогу ты знаешь.

— Если не вернусь, значит, и сам туда скатился, только под бочок к полненькой!

— Ну, в добрый час! — смеясь, ответил трактирщик.

Бочка покатилась вниз, и Энн крепче стиснула зубы.

— Что-то эта чертова бочка кажется мне потяжелей других, — внезапно сообщил один из возчиков, когда они в погребе ставили в ряд скатившиеся бочки и приподняли ту, в которой сидела Энн.

— Да ладно тебе, устал, наверное, или стареешь…

— Типун тебе на язык, — проворчал первый. — Я еще в самом соку. Спроси-ка у моей жены…

Тут дверь захлопнулась, и Энн не услышала окончания фразы. Мужчины ушли. Она еще несколько секунд выждала, потом уперлась в крышку, стараясь ее вытолкнуть. С первого раза не получилось, но в конце концов Энн все-таки выбралась из своей темницы: раскачала бочку, чтобы опрокинуть ее набок, и тогда, вышибив крышку, оказалась на свободе.

Едва встав на ноги, беглянка сложилась пополам, и ее вырвало. Дорого Энн далась свобода: живот крутило, мысли перепутались. В довершение всех бед дверь открылась, и в темноте заплясал огонек свечи, подпрыгивавшей в такт скорому шагу того, кто ее держал.

Поспешно выпрямившись, Энн утерла губы рукавом.

— Вот это да! — воскликнул вошедший. Выглядел он совершенно ошарашенным.

Парню было, наверное, лет двадцать. Славный малый, хотя и простоватый, решила Энн.

— Перестань на меня пялиться так, словно я из преисподней выскочила, — бросила она ему. — Даже если это так и есть.

— Ради такой преисподней, сестра моя, я охотно бы продал душу черту.

Энн улыбнулась. Пожалуй, он не так глуп, как кажется. Немного оправившись от удивления, парень поставил наземь светильник и подошел к бочке, чтобы наполнить свой кувшин.

— Ты что, трактирщик?

Повернувшись к ней, парень расхохотался:

— Нет! Еще чего! Жирный боров балуется со своей служанкой, которая чересчур его распалила, и мне, чтобы выпить, приходится, черт возьми, самому вставать из-за стола. Хорошо еще, я знаю, где он держит свои лучшие бочки, потому что служил у него, перед тем как завербоваться.