Мирей Кальмель - Леди-пират

— Мери! Энн! — прервал их смертельно побледневший Харвуд. — По-моему, вам пора расходиться. И поскорее.

Они обменялись взглядами. Вид у Харвуда был испуганный донельзя. Обе пиратки бросились на палубу. В ту же минуту рядом с бортом тихо остановился шлюп.

— Черт побери! — выругалась Мери. — Это флаг Вудса Роджерса.

Энн и Мери устремились к люку, ведущему в трюм. Рекхем поднимался им навстречу. Не успев испепелить женщин взглядом, он содрогнулся, услышав окрик из рупора:

— Говорит Джонатан Барнет. Я состою на службе у губернатора. Назовите себя, на «Уильяме»!

— Я — Джон Рекхем, с Кубы! — крикнул капитан, пока Мери с Энн, перегнувшись через край люка, безуспешно пытались разбудить пьяных.

Только Харвуд побежал на батарею и принялся заряжать пушку.

— Сдавайтесь мирно, капитан Рекхем, или мне придется вас потопить!

Рекхем не успел ответить — ядро полетело в сторону «Маджести», и грохот выстрела наконец-то разбудил упившихся матросов. Те вроде бы даже потянулись к своему оружию.

Энн заорала на них:

— Встаньте, если вы мужчины! Деритесь!

Никто и не подумал.

Мери подскочила к леерам и увидела, как уходит в море «Реванш». Эти сукины дети бросили их, оставив у них на борту Фертерстона, который явился пьянствовать вместе с Рекхемом.

Она повернулась к Энн. Та, взбешенная и доведенная до отчаяния патологическим безразличием матросов Рекхема, только что разрядила свои пистолеты в двоих из них, надеясь хоть так расшевелить пьяниц. Ничего не вышло, и ко всему еще в ответ на безнадежную пальбу Харвуда пушки «Маджести» теперь поливали шлюп сплошным огнем. Фок-мачта надломилась с сухим треском, пошатнулась, потом рухнула, накренив шлюп. Рекхем горестно оглядел разорение, к которому привела его дурацкая гордость. Они пропали. Взяв рупор, он прокричал, обращаясь к Джонатану Барнету, просьбу о пощаде.

Мери в ярости бросилась к Энн. Их взгляды, полные одинаковой решимости, встретились.

— Никогда! — хором произнесли они.

Харвуд, раненный осколками в руку, поднялся с батареи и подбежал к ним.

Солдаты губернатора уже рассыпались по палубе «Уильяма», чтобы забрать с собой сдавшихся.

Мери не раздумывала. Она не желала окончить свою жизнь, болтаясь на виселице рядом с Энн. Обе они заслуживали лучшей участи.

Выхватив сабли, женщины с ревом бросились на врага и сражались как никогда. Харвуд рядом с ними бешено вращал саблей, рубил направо и налево до тех пор, пока их, всех троих, не оттеснили к наполовину срубленной, расщепленной фок-мачте и они не запутались в перекрученных фалах и переломанных топенантах. Они были побеждены. Окровавленная рука Харвуда уже не могла поднять саблю, и Энн сочувственно положила на нее ладонь.

— Сдавайтесь, — приказал, выступив вперед, Джонатан Барнет. — Вы окружены.

— Никогда, — снова проскрежетала Мери Рид.

— Хватайте ее! — скомандовал Барнет.

Солдаты бросились на Мери. Несмотря на всю ее отвагу, и ей, и Энн пришлось выпустить из рук оружие. Они еще продолжали отбиваться руками и ногами, но в конце концов их схватили, лишили возможности двигаться и связали.

Барнет встал перед ними. Энн и Мери, вскинув голову, прямые и гордые, с вызовом смотрели на него.

— Преклоняюсь перед вашей храбростью, — заявил он. — Я предполагаю, вы — Энн Бонни и Мери Рид?

Ни та, ни другая не ответили.

— Уведите их, — со вздохом сказал Барнет и удалился.

Женщин подтолкнули к группе пленных. Рекхем уже стоял среди них, пристыженный и смущенный: он видел, как Барнет сунул в руку одному из рыбаков — вернее, охотников за черепахами — туго набитый кошелек. Интуиция не подвела Мери. Их одурачили.

Мери смотрела на «рыбака» с презрением, Энн — со злобой.

Когда их толкали к трапу, чтобы загнать в трюм «Маджести», Энн подняла голову и запела. Мери с Харвудом подхватили мстительно звучащую песню, не обращая внимания на окрики и приказы умолкнуть.

А Джон Рекхем лишь опустил глаза, совершенно уничтоженный, и прибавил шагу.

Суд над Джоном Рекхемом и основными членами его команды состоялся в городе Сантьяго-де-ла-Вега на Ямайке. Отголоски процесса разлетелись по всему Карибскому морю и достигли, в конце концов, Соснового острова, у которого стояли на якоре «Сержант Джеймс» и «Бэй Дэниел» в ожидании возвращения Мери.

Известие ошеломило четверых мужчин.

Никлаус-младший очнулся первым. Он грохнул кулаком по столу, за которым они собрались, чтобы выпить. Намереваясь пить до тех пор, пока из ушей не польется. Пить, чтобы забыть о своем бессилии и своей растерянности.

— Я не допущу этого, маркиз! Я хочу хотя бы раз обнять Энн, хотя бы один-единственный раз! Мери — она-то нас бы не бросила.

— Ты прав, сынок! — воскликнул Ганс, выпрямляясь во весь свой немалый рост. — Но что мы можем сделать?

— Сняться с якоря, — решил Никлаус-младший, — и отправиться туда.

Он вскочил с места и принялся распоряжаться. Джеймс следовал за ним по пятам. Эти двое сразу поладили, словно братья. В точности как когда-то Ганс и Никлаус-старший.

Балетти с Вандерлуком переглянулись.

— Это не может вот так просто кончиться. Только не с ней, маркиз.

Они обнялись. Мери указала им путь. Ради нее они выдержат все и не дрогнут.

И пока шли маневры с целью вывести «Бэй Дэниел» из бухточки, Никлаус-младший рассказал остальным о том, как Мери пыталась спасти Корнеля от виселицы. У него было достаточно времени для того, чтобы извлечь уроки из их поражения. На этот раз он ничего не оставит на волю случая.

Все вместе принялись составлять план действий, отказываясь признавать над собой власть рока, который недавно одержал над ними такую победу. Ни один из четверых мужчин не желал сложить оружие.

Мери не смирилась. Ее живот подтвердил ей то, что уже подсказала интуиция. Против всех ожиданий, она беременна. Причем это выяснилось задолго до того, как Энн сообщила ей о собственной беременности. На то, что удастся доносить ребенка, шансов было мало, но все же оставалась надежда, что он продержится до суда: ведь малыш спасет ее, Мери, от виселицы точно так же, как Энн будет спасена своим младенцем. По крайней мере, на какое-то время. Мери верила в Ганса и Балетти. Они не позволят вздернуть ее на виселицу, ничего не предприняв. Единственное, о чем она жалела, это о невозможности открыться Энн: их разлучили, считая слишком опасными. На этом этаже тюрьмы было всего четыре камеры. Остальную часть команды «Уильяма» вместе с капитаном в ожидании суда держали на первом этаже. Суд над мужчинами состоялся через месяц, и сразу после него смертные приговоры стали приводиться в исполнение.