Елена Арсеньева - Маленькая балерина (Антонина Нестеровская, княгиня Романовская-Стрельницкая)

— Моя тетушка Елизавета Федоровна и мой дядюшка великий князь Сергей Александрович, — перешел Гавриил Константинович к следующей фотографии.

— Par quel monsieur majestueux! Quelle dame elegante! [2]— восхитилась мадам Мьель. — А это, очевидно, ваша семья? Братья и сестры?

— Вы совершенно правы, — с полупоклоном сказал Гавриил Константинович. — Мои братья и сестры. Иоанн, я, потом наша сестра Татьяна, затем Константин, Олег, Игорь, Георгий, Вера. Каждый раз, когда у нашей матушки Елизаветы Маврикиевны рождался ребенок, отец надевал белый китель…

— C'est tres mignon [3], — пробормотала мадам Мьель. — У вас была такая большая семья! Где же все они теперь?

— Олег погиб во время Первой мировой войны. Вера и Георгий в Нью-Йорке, Татьяна живет в Швейцарии. Она стала монахиней.

Гавриил Константинович перевел взгляд на другую фотографию. Ему не хотелось говорить о братьях. Олегу еще повезло! Он погиб смертью воина, а не мученика, как Иоанн, Константин и Игорь, убитые в Алапаевске вместе с dame elegante, Елизаветой Федоровной. Они были сброшены в шахту еще живыми… A monsieur majestueux, великий князь Сергей Александрович, за тринадцать лет до этого был на куски разорван бомбой социалиста-террориста.

— Вот, взгляните. Это моя сестра Татьяна в день ее свадьбы.

— Прелестно, прелестно! Она вышла за какого-нибудь принца или герцога? — поинтересовалась мадам Мьель, с превеликим интересом вглядываясь в чернобровое, черноусое, черноглазое лицо жениха.

— О нет, не принц и не герцог. Его звали князь Константин Багратион-Мухранский. Он служил корнетом кавалергардского полка. Он приезжал к нам в Павловск и катался на лодке с Татьяной. Все были от него в восторге! Татьяна и Багратион влюбились друг в друга и решили пожениться. Но отец и матушка были категорически против этого брака, хоть Багратион и был очень хорошего происхождения, из древнего грузинского рода, но увы, не царствующего… Отец потребовал, чтобы он покинул Петербург, и Константин уехал в Тифлис, где стояла его часть. А Татьяна от горя заболела. Обострилась болезнь спины, которую она повредила, катаясь на коньках. Татьяна даже ходить не могла, ее выносили на балкон, и она лежала там. Казалось, что она медленно угасает…

— Quelle tragedie! [4]— Глаза мадам Мьель снова увлажнились.

Ну что ж, Гавриил Константинович и сам не мог рассказывать о l'histoire d'amour [5]сестры без волнения.

— В той комнате, где жила Татьяна, висел очень красивый образ Божьей Матери в синем покрывале. Татьяна заметила, что, если помолишься перед этим образом, молитвы исполняются. Она молилась, чтобы Багратион вернулся и они поженились. Отец узнал об этом и сказал Татьяне, что она должна оставить напрасные мечтания: по закону такой брак недопустим. Однако в нашей семье уже говорили о том, что закон должен быть изменен. Мой дядя Павел Александрович женился морганатическим браком на Ольге Валерьяновне Пистолькорс, другой дядя, Михаил Александрович, женился на Наталье Сергеевне Брасовой — тоже по горячей любви… Они утрачивали некоторые привилегии, которые даровало им происхождение, однако теперь рядом с ними всегда были их любимые женщины.

— Ah, je vous comprends tenement! [6]— выдохнула мадам Мьель, прижимая руки к костлявой груди и кривя рот.

«Кто это придумал такую глупость, что все француженки обворожительны?!» — почему-то сердито подумал Гавриил Константинович.

— Дальше, умоляю вас, рассказывайте дальше! — прошептала растроганная дама.

— Отцу было очень жаль Татьяну, он три месяца мучился, потом решился поговорить со своей матушкой, вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Он боялся, что его матушка, которая была очень строга насчет всяких правил, будет против, однако она проговорила: «Давно пора закон переменить!»

Но надо было еще убедить государя императора… Наша матушка очень грустила о Татьяне и не знала, что придумать, чтобы доставить ей удовольствие. Она послала свою камер-фрау Шадевиц купить для Татьяны книжку о Грузии. В лавке отыскалась только маленькая брошюрка профессора Марра «Царица Тамара, или Время расцвета Грузии. XII век». Профессор защищал в этом труде царицу Тамару от общепринятого о ней понятия, будто бы она была не строгих правил, и уверял, что никогда, ни до, ни после, Грузия не доходила до такого расцвета во всех областях своей жизни: поэзии, музыке, строительстве и государственном управлении. Он отмечал заботу царицы о церквах, которые она снабжала книгами, утварью, ризами…

Прочитав эту брошюру, Татьяна полюбила святую и блаженную царицу Тамару, помолилась ей, любившей и защищавшей Грузию, за ее прямого потомка — князя Багратиона. И вскоре государь разрешил Константину вернуться и увидеться с Татьяной в Крыму.

1 мая 1911 года в Ореандской церкви, построенной моим дедом, братом императора Александра III, был отслужен молебен по случаю помолвки Татьяны и Багратиона. Этот день был днем празднования святой царицы Тамары, о чем знала одна Татьяна.

К несчастью, Константин погиб. Татьяна осталась одна, и, когда ей удалось покинуть Россию, она приняла постриг. Митрополит Анастасий неожиданно дал ей имя Тамара. Теперь она неразрывно связана со своей небесной покровительницей.

Мадам Мьель так громко дышала, что Гавриил Константинович понял: она с трудом удерживает умиленные рыдания. Вот еще только слезы клиенткам он не вытер! И князь поторопился сменить тему, заговорив о других фото:

— Это я в Швейцарии — ездил туда на лечение. У меня, знаете ли, всегда были слабые легкие… А здесь Ливадия, Крым, я лечился и там. Вот Нижегородский кремль… А это Третьяковская галерея в Москве… Здесь мне девятнадцать лет. Я стал офицером и получил — к своему удивлению — целый набор орденов, кроме тех, что выдавались членам нашей династии за многолетнюю государственную службу или за доблесть в бою. Мы с братом Иоанном приняли участие в церемонии, когда все офицерские школы Петербурга сдавали экзамен на офицерское звание, а потом государь произнес речь, в которой среди прочего призвал новоиспеченных офицеров быть суровыми и справедливыми с подчиненными. О, вот интересное фото, взгляните. Я был в Севастополе и познакомился там с полковником Генерального штаба Одинцовым, начальником авиационной школы. После осмотра школы мне предложили полетать на аэроплане. Я с радостью принял это заманчивое предложение. Пришлось снять саблю, а вместо фуражки надеть шлем. Аэроплан был совсем открытый, и меня привязали к сиденью. Пилотом был известный летчик Ефимов. Было немножко страшно, но очень приятно. Мы поднялись на шестьсот метров и пролетели над кладбищем, по направлению к которому двигалась похоронная процессия. Я хотел перекреститься, однако было страшно отнять руку от жердочки, за которую я держался, но я все-таки перекрестился. Когда Ефимов стал спускаться, у меня захватило дух, как на качелях. Я был в восторге, что мне удалось полетать!