Айлин Вульф - Лорд и леди Шервуда. Том 2

Робин внимательно посмотрел на нее и, рассмеявшись, покачал головой:

– А ведь ты продолжаешь допытываться не из ревности, а из любопытства! Люблю твое любопытство! Оно – одно из твоих чудесных свойств, благодаря которым ты стала мне не только возлюбленной, но и замечательным другом.

Оставив Марианну, он сел за стол, налил себе в кубок молока и, сделав глоток, ответил уже серьезным тоном:

– Могу, и уверен в этом, милая. Я еще в Веардруне, до того как впервые познал женщину, дал себе слово, что у меня не будет незаконнорожденных детей. Станешь расспрашивать и дальше?

– Пожалуй, остановлюсь! А то любопытство превратится в ревность, – улыбнулась Марианна. – Но, кажется, ты впервые нарушишь свое слово.

Угадав ее намек, Робин непонятно усмехнулся, посмотрел на шитье, оставленное Марианной, и удивленно спросил:

– Что это ты шьешь, милая?

– Рубашку для тебя, – ответила Марианна, садясь напротив Робина.

– Я думал, что твое шитье будет совсем иного рода!

– А мне захотелось сшить рубашку тебе. Ведь я никогда и ничего не шила для тебя. Но ты уклонился от ответа!

– Вовсе нет, – сказал Робин и, допив молоко, подошел к Марианне, развернул ее за плечи лицом к большому свертку, который остался лежать на скамье. – Разбери его, милая, и надень все, что ты в нем найдешь. А я пока схожу в купальню.

– Сейчас я дам тебе чистую одежду, – заторопилась Марианна, но Робин остановил ее:

– Я сам возьму все, что мне нужно. Займись тем, что я тебе сказал!

Переложив сверток со скамьи на постель, он открыл сундук с одеждой и стал в нем рыться, а Марианна, помедлив, развернула сверток из белого сукна. Самим свертком оказался длинный плащ, отороченный по краю капюшона и подолу светлым серебристым мехом и подбитый изнутри серебряным атласом. Под плащом лежало платье из роскошного ярко-синего бархата, сплошь расшитое серебром. Под платьем Марианна нашла белую шелковую тунику с длинными и широкими рукавами, которые внизу были собраны в узкие манжеты, застегивавшиеся на серебряные пуговицы. Отдельно были завернуты в кусок ткани изящные сапожки из светло-серой замши, тоже украшенные серебряной вышивкой. Марианна обернулась спросить, что означает этот внезапный подарок, но Робина в комнате уже не было.

Она переоделась и подошла к зеркалу. Наряд был великолепный, много краше того, в который Робин одел ее на праздник прощания с летом. Шелковые рукава туники выбивались из прорезей рукавов верхнего платья, оттеняя его изумительный синий цвет и изящество серебряной вышивки. Ворот туники облегал шею, а вырез бархатного платья был довольно низок, и белый шелк туники, открытый вырезом, казался слишком скромным, соседствуя с серебряной оторочкой верхнего платья. Бархатное платье плотно облегало грудь, переходя ниже в широкий подол до самого пола, чем скрадывало уже явную для всех беременность Марианны. Полюбовавшись на себя, Марианна решила, что к такому роскошному наряду не годятся просто распущенные волосы. Длина волос позволяла ей справиться с ними без посторонней помощи, и она заплела их вокруг головы короной-колосом так, как научилась у Кэтрин. Снова подойдя к зеркалу, она убедилась, что теперь прическа и наряд пришли в полное соответствие друг с другом, и смотрела на свое отражение с довольной улыбкой.

– Любуешься собой? – раздался голос Робина, – но кое-чего в этом наряде пока недостает. Сейчас исправим дело!

Марианна увидела позади себя в зеркале Робина и удивилась еще больше. На Робине был наряд из бархата глубоко-синего цвета, ворот которого был густо усыпан мелкими сапфирами. Льняную рубашку Робин сменил на шелковую. Она была такого же белого цвета, как и туника Марианны, и ее рукава так же выбивались из прорезей рукавов верхней одежды. На сапогах Робина поблескивали золотые шпоры, а на груди в знак рыцарского достоинства лежала тяжелая золотая цепь с гербом Рочестеров – белым единорогом на лазурном поле. Его стан туго охватывал пояс, украшенный золотыми пластинами, и тяжелый Элбион был убран в парадные ножны, тоже украшенные золотом.

– Что все это значит? – спросила Марианна, но в это время Робин обвил ее шею золотым ожерельем в два ряда, каждый из которых был собран из золотых квадратов, и в каждом сиял крупный чистый сапфир.

Теперь белый шелк туники у ворота не казался скромным, а оттенял белизной сияние сапфиров и мягкий блеск золота. Такой же, как ожерелье, пояс – только золотые квадраты были больше, а сапфиры крупнее, – Робин застегнул на стане Марианны. И последней он возложил на голову Марианны диадему, больше похожую на корону, в которой синие сапфиры перемежались с белыми.

Марианна зачарованно смотрела на свое отражение, окруженное сиянием сапфиров. Робин осторожно, чтобы не помять наряд, обнял ее, сомкнув руки на груди Марианны и глубоко вздохнул:

– Как же ты прекрасна, любовь моя!

– Объясни, наконец! – попросила Марианна, глядя в его глаза, отражавшиеся в зеркале, – такие же темно-синие, как бархат ее платья, и сиявшие нежным светом, как сапфиры на украшениях.

– Все просто, милая. Я всегда держу слово, даже если дал его себе. Это к твоему вопросу о незаконнорожденных детях. Сегодня день нашего венчания.

– Венчания? – и Марианна, забыв о зеркале, резко обернулась к Робину.

– Что тебя так удивило? – спросил он, улыбнувшись дразнящей улыбкой. – Ты разве не хочешь, чтобы от свадьбы до родов прошло хоть немного времени, которое деликатные люди посчитают приличным?

– А запрет епископа? Неужели отец Тук переломил себя и согласился? – спросила Марианна, недоверчиво глядя на Робина.

– Ему не надо рисковать своим саном. Он обвенчает нас, поскольку получено разрешение.

– Разрешение получено? Когда?

– Он привез его в ту ночь, когда Вилл вынудил тебя попросить Фрейю о помощи. Бедный наш отец Тук приехал в полной уверенности, что ему будут рады, а его едва не побили, решив, что он торопится исповедовать меня перед смертью.

– И все это время ты молчал? Почему?

– Чтобы самому не поступиться терпением и не попросить отца Тука обвенчать нас немедленно, – ответил Робин. – Я хотел, чтобы ты предстала перед алтарем во всем великолепии, в драгоценностях, которые всегда надевали невесты в нашем роду в день свадьбы, чтобы ты запомнила этот день.

– Я бы его и так запомнила, – с нежной улыбкой сказала растроганная Марианна, – ведь я всегда хотела выйти за тебя замуж, и только за тебя!

– Я знаю, милая, – шепнул Робин, дотрагиваясь губами до ее лба. – Но мы с тобой столько времени провели в этой комнате – я в постели, а ты возле меня, – что оба заслужили праздник!

Они снова посмотрели в зеркало, в отражении которого встретились взглядами.