Лариса Шкатула - Жизнь под маской

Какой ни теплой ощущалась вода, а Ольга вскоре замерзла. Она начала стучать зубами так, что Флинт приказал:

– Немедленно на берег!

– Нет, сначала ты.

– Трусиха… Хорошо, я пошёл!

– Подожди, лучше я первая…

Она выскочила на берег и, дрожа от холода, хотела надеть своё платье.

– Подожди, – Флинт спокойно подошёл и достал из своих вещей тельняшку. – Вот, возьми, в неё можно завернуть двух таких боязливых девиц, как ты. Бери, бери, платье может до утра не высохнуть, придётся в мокром ходить!

– А как же ты? – она с благодарностью влезла в теплую тельняшку.

– У меня – своя.

– Значит, подумал обо мне? – растроганно спросила Ольга.

– Ну а кто ещё о тебе позаботится, кроме меня?!

Они обнялись.

– Хорошо, – согласился Ян, – что смогу – объясню, а вы уж сами решайте, нормальный я или нет? Был бы я маленько пограмотней, может, и сам бы разобрался, что к чему, а так… Читать и писать меня батюшка учил. Мама ему за это отрабатывала по-всякому: то постирает, то рушники золотом разошьёт… Она очень красиво вышивала, только вот денег на нитки у неё не было, а найдет какую копейку – долг надо отдавать. Так мы с нею и жили: займём – отработаем!

– Неужели у вас родственников не было?

– Были. Только мама ни к кому обращаться не хотела – гордая была и красивая. Её на хуторе за это не любили: ни девки, ни бабы. Она им укором гляделась – минутки лишней не поспит, а своё платье отгладит, отчистит. На новое денег нет, так она вместо заплатки цветок вышьет, а где дырка образуется, такой узор придумает – бабы от зависти только ахают. Говорю вам о ней, и всё перед глазами проходит, а рядом с нею жил – не замечал… Очень мы бедствовали, а могли бы за отца, в армии погибшего, хоть какое пособие получать. Мать один раз в уезд съездила, а военный чиновник, что этими делами занимался, увидел её и влюбился. Всё, говорит, отдам! Такое пособие назначу – королевой жить будешь, только внимание мне окажи! Сам-то он женатый был. А мама ему сказала: подавись ты этими деньгами, ноги моей здесь больше не будет! И опять к себе на хутор уехала. Сама-то она мне об этом не рассказывала, я от батюшки случайно услышал: он своей работнице рассказывал, не знал, что я в соседней комнате сижу…

– Паря, – вмешался Андрей, – не слишком ли издалека ты начал?

– Не мешайте, дядька Андрей! – возмутилась Олеся. – Спать хотите, так идите – я вам постелила.

– Граф Головин, – вы, будто, тоже его знаете, – говорил: что хочет женщина, то хочет бог! – нисколько не обиделся Ян.

Андрей даже рот открыл от удивления: вот тебе, и малограмотный парень!

– Я вас долго не задержу, – успокоил его Ян. – Так вот: мама мне часто говорила, будто мой отец Георгий Поплавский – из княжеского рода; а его бабка – княгиня Елизавета – была ведьма, отец Елизаветы – колдуном… Я её рассказам не верил, уж очень они на сказки походили, что она же мне и читала. Знать бы раньше, что это не сказки, я бы держал ушки на макушке…

– Как же ты определил, что мать твоя правду говорила?

– Из жизни… Когда я подорвался на мине и меня контузило…

– А мина, видимо, из коровьей лепешки была, – ехидно заметил Андрей.

– Был бы я поглупее – обиделся, – спокойно сказал Ян. – А так – не хочу с вами на одну доску становиться!

– Да что ты с ним говоришь, Янек! – всерьез рассердилась Олеся. Пусть он – такой умный! – в хате остается, а мы с тобой пойдём, на крыльце посидим!

Она первой выскочила из комнаты.

– И ты ему веришь, Олеся?! – крикнул ей вслед Андрей.

Ян, выходя следом, сорвал с гвоздя старенький кожушок – с гор тянуло холодом – и показал казаку язык.

"Чего это я как с цепи сорвался? – дивился сам себе Андрей. – Ян неплохой парень. Ежели что и сочиняет, так это же от молодости – перед девчонкой хочет покрасоваться. Может, меня выводит из себя его самоуверенность?.. Неужели я ему завидую? Завидую, что на моих глазах у этих детей начинается любовь? Что наверняка в эту минуту они целуются на крыльце?.. А я? Мне уже тридцать один! Ни жены, ни детей… Прежде я никогда не задумывался: стоит ли идея всеобщей любви хотя бы одной человеческой жизни?.. Что же это получается? Я отдам свою жизнь на алтарь, где уже лежат сотни других жизней, а спустя сто… да что там сто – двадцать лет никто и не вспомнит мою фамилию?!"

В одном он был прав: Ян с Олесей целовались. Девчонке понравилось, как после поцелуя кружится голова и сладко замирает сердце. Когда же хлопец попытался скользнуть руками к её груди, Олеся, сразу вынырнув из голубого тумана, отвесила ему здоровую затрещину, аж в шее у него что-то хрустнуло. В этой хрупкой на вид девушке таилась такая сила, что начни они бороться, хлопец, пожалуй, и не одолел бы.

Он сразу убрал руки и отодвинулся.

– Янек, ты обиделся? – робко спросила Олеся. – Я нечаянно… так сильно!

– Нечаянно… чуть голова не оторвалась!

– А ты рукам воли не давай!

– Всё равно же завтра поженимся!

– Поженимся, а ты мне и скажешь: моя жена до свадьбы каждому себя лапать дозволяла!

– Я – не каждый, – обиделся юноша.

– Янек, – примиряюще проговорила Олеся, – давай не будем ссориться? Что тебе стоит денечек подождать… Не сердись!

– Что делать, подожду, – он поцеловал её в прямой изящный носик. – Кажется, твой подзатыльник вернул на место мои мозги… Пойдем спать, ласточка моя. И видеть сны про завтрашний день…

Утром его чуть свет разбудила Олеся.

– Янек, вставай, с Григорием беда!

– Что случилось? – хлопец подскочил с набитого соломой матроса.

– Он не просыпается! – плача, закричала Олеся. – Раньше чуть до него дотронешься – глаза открывает, а тут… И трясла, и по щекам била – как кукла, только голова мотается!

"Господи, лишь бы он не умер!" – от этой мысли Ян даже похолодел и поспешил к своему подопечному. Тот лежал и крепко спал молодой лекарь приложил ухо к груди: сердце билось ровно и спокойно.

Он попробовал, как и Олеся, растолкать спящего – бесполезно! Тогда решил позвать:

– Григорий! Гриша, ты меня слышишь?

– Слышу, – отозвался он, продолжая спать.

– Просыпайся, уже утро!

Григорий открыл глаза.

– Ты почему плачешь, тебя кто-нибудь обидел? – он легко сел на постели, обеспокоенно вглядываясь в залитое слезами лицо сестры.

– Никто не обидел! – вытерла глаза Олеся. – Я тебя будила, будила, а ты не встаешь…

– Эх, Леська, глупая ты девка! Я ж так сладко спал! И сны мне снились легкие, светлые – мы с мамой в Италии, а ты – совсем крошечка… Папа подносит тебя к водопаду, ты жмуришься от брызг и хохочешь! Кажется, с детства я не видел таких снов!

Он перевёл взгляд на Яна.

– Хлопец, тебе надо на врача учиться! Это скольким же людям ты сможешь счастье подарить!