Мария Берестова - Любовь не с первого взгляда

– В случае со второй частью списка вы могли и приказать, – разумно отметил Канлар.

Она замерла, глядя на него с большим удивлением, но в сумерках выражение её лица было не слишком легко читаемым.

– Я могла бы им приказать, – тихо и медленно согласилась она. – Я бы и вам могла приказать.

– А! – уловил, наконец, её мысль он. – Но я предложил сам.

– Да, – обрадовалась она. – Понимаете? Вы дали мне свободу выбирать. Никто не давал и не дал бы, а вы дали.

– Ну, – несколько смутился он, – не то чтобы это было Бог весть какое благородство, ведь так? Всякий человек имеет право выбирать вещи такого рода. Я просто напомнил вам, что это право есть и у вас.

– Но себя вы этого права лишили? – вдруг с горечью обернулась она к нему.

Канлар изобразил лицом удивление и напомнил:

– Мы ведь уже говорили?..

Её поникнувшая поза заставила его рассмотреть этот вопрос подробнее:

– Хорошо, хотите откровенность за откровенность?

– Хочу, – прозвучал тихий и решительный ответ.

Пожав плечами, он признался:

– Честно говоря, попав в столь примечательный список, я всерьёз задумался о том, чтобы собрать вещи и ближайшим кораблём махнуть на историческую родину. Даже прошение об отставке начал писать.

– Вот как? – застывшим голосом уточнила королева. – Вам настолько?..

Он перебил:

– Идея неожиданного брака со своей повелительницей, которая абсолютное количество времени, что я её наблюдал, выглядела как ледяная безупречная статуя? О, безусловно, меня это не вдохновило, – мягко рассмеялся он. – Не говоря уж о том, что роль безвольного принца-консорта при такой статуе казалась мне в высшей степени унизительной.

Кая вычленила из его откровений суть и заметила:

– Однако ваше прошение об отставке я так и не увидела.

Он пожал плечами.

– Почему? – поторопила его с ответом она.

Он снова пожал плечами.

– Почему? – переспросил он. – Да, наверно, вспомнил вашего отца.

Кая с удивлением приподняла брови, не понимая, причём тут это:

– Отца? – переспросила она.

Канлар облокотился на перила и принялся разъяснять куда-то в сад:

– Ну да, вы ведь знаете. Его величество многое сделал для меня. Он не просто в меня поверил, он дал мне, чужаку, дело, которое стало смыслом моей жизни. Включил в совет, оказал уважение, поддерживал, выделил средства и помощников. Я обязан ему всем. Всегда это помнил и всегда старался выразить свою благодарность честной службой. – Помолчав, он добавил: – Бросить страну, которая стала мне роднее родины? Бросить дочь человека, который стал мне ближе отца? Помилуйте. Я писал это идиотское прошение и чувствовал себя предателем, – ещё немного помолчав, он продолжил: – А потом я понял, что позаботиться о его дочери было бы лучшим выражением моей благодарности. Ведь он очень любил вас.

– Вот как! – с обидой отозвалась Кая. – Так значит, ради отца!

Он рассмеялся в ответ на эту абсурдную обиду, привлёк её к себе и с улыбкой заметил:

– Душа моя, но я ведь тогда не знал, насколько восхитительная живая женщина прячется за этой безупречной статуей!

Она робко улыбнулась.

– А! – почти успокоилась, но всё же с тревогой в голосе уточнила: – Так вы не жалеете?

– Жалею? – фыркнул он. – О том, что не сбежал, поджав хвост, от собственного счастья? Ну уж нет! – и живо переспросил: – А вы?

– Я? – удивилась она. – Нет. Конечно, нет, – с твёрдостью заверила она его, но вдруг сменила тон на лукавый и поддела: – Впрочем, господин Се-Крер…

Канлар рассмеялся и жарко заверил:

– Хотите ревности? Так получайте, королева моя! Женю-ка я этого красавчика на какой-нибудь иностранке, пусть катится подальше! – грозно пообещал он.

Кая рассмеялась и прижалась к нему покрепче.

Где-то в саду запела поздняя птица.

В гостиной возле Малого кабинета в это утро разгорелся спор.

– Нет-нет, его влияние, безусловно, заметнее! – горячо отстаивал свою позицию экс-канцлер.

– А я уверяю, что он полностью под впечатлением от неё, – возражал дядюшка.

– Слыханное ли дело! Она вчера сбежала с бала!

– А вам мало того, что он тут среди нас каменную статую стал изображать?

– Она подхватила его приёмчики!

– Он копирует её мимику!

Обе стороны горячились, а слушатели вокруг не решались вступить в разговор, хотя у каждого и было своё мнение по вопросу, кто на кого больше влияет в королевском браке: Канлар ли сбивает Каю с пути истинной властительницы – или королева превращает короля-консорта в своё безупречное подобие?

Экс-канцлер считал, что это Канлар целиком и полностью виноват в том, что королева стала меньше внимания уделять государственным делам, проявляет преступную беспечность в некоторых вопросах и вообще, ведёт себя совсем не так безупречно, как того от неё хотелось бы. Чего только стоят бесконечные слухи, блуждающие по всем закоулкам дворца, и обличающие королевскую чету в слишком лёгком нраве и пренебрежении всяческими приличиями!

Дядюшка же полагал, что, напротив, это королева целиком и полностью подавила мужа, лишив его живого и яркого характера, придавив требованиями этикета и превратив в идеальную фигуру власти. По его мнению, Канлар стал холоден, скучен, строг, растерял всю свою индивидуальность в погоне за безупречностью своего статуса, лишился своей энергичной и яркой натуры и стал функциональным выражением королевской власти. Чего только стоит эта его новая привычка словно каменеть, вне зависимости от того, стоял ли он или сидел, – в противовес его прежней живой манере и мимике!

Спорить по этому поводу оппоненты были готовы до хрипоты. Экс-канцлер переживал о престиже королевской фамилии и о том, что Кая, попав под обаяния супруга, наворотит дел. Дядюшка переживал о психологическом состоянии племянницы. Он возлагал большие надежды на этот брак – надеялся, что через него Кая станет более живой, научится быть собой, а не королевой, – но пока наблюдал то, что это Канлар заковывается в тот же ледяной доспех, который носила она.

Спорить на тему, кто из супругов больше на кого влияет, было бесполезно: истина, как обычно, находилась точно посередине между противоположными мнениями. Влияние было полностью взаимным, и как Кая становилась в этом браке другим человеком, испытывая влияние мужа, так и Канлар менялся от соприкосновения с женой. Впрочем, по совести говоря, это было не столько их влияние друг на друга, сколько виляние любви – на Каю, и влияние нового статуса – на Канлара.

Спорить, к добру это или нет, тоже было бесполезно: процесс уже был запущен, и обратить его вспять не получилось бы.

Тем не менее, оппонентов остановило только явление предмета их спора – в присутствии королевы и короля-консорта и дядюшка, и экс-канцлер замолчали.