Ниль Блэк - Гукюн

– Ну же, давай, вырывайся, плюйся, кусайся. Меня это всё не пугает, не отталкивает, ты во мне своей дикостью костры разводишь, – шумно внюхивается, носом вниз ото лба до подбородка скользит. – Скажи, как сильно ты меня ненавидишь. Скажи, как мечтаешь мою кровь пустить, – обхватывает ее губы зубами, оттягивает. – Скажи.

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу, – Юна пытается, упершись ладонями в его грудь, его оттолкнуть, но Гуук даже на сантиметр не отодвигается. Юна брыкается, клацает зубами, пытаясь его укусить, но мужчина откровенно над ней смеётся, издевается, не позволяет к себе приблизиться.

– Чтобы ты сдох, чтобы сгорел в аду, чтобы тебя четвертовали, чтобы на куски порезали. Я тебя так ненавижу, что сама бы это сделала, я бы тебя зубами разорвала, – рычит, на дне глаз Гуука огонь густой, тягучей, как смола, похотью заменяется. – Ненавижу, – уже несмело добавляет, испугавшись этой темноты в его глазах, и шумно сглотнув, умолкает.

– Не надоело навоз убирать? – Гуук зарывается в выемку меж ключиц. – Не надоело питаться похлёбками, спать на досках? – подбородок целует, вновь к губам возвращается. – Не надоело притворяться сильной? – с силой на губы надавливает, размыкает, целует жадно, пальцами вокруг запястий кандалы из синяков оставляет. Юна кусает, Гуук опять не удивляется.

– Я не притворяюсь, – шипит девушка. – Я такая и есть, – ёрзает под ним, себе же хуже делает.

Гуук даже от взгляда на нее возбуждается, а тут она лежит под ним запыхавшаяся, в тонкой одежде, такая желанная, такая тёплая, в ней утонуть с головой хочется. Гуук вновь целует, вновь на своих губах свою кровь чувствует, злится.

– Хватит упираться, – рычит.

– Не делай этого, – храбрится девушка, у самой сердце на тонкой нити висит, как лист, на ветру дрожит. Гуук смотрит так, что Юне кажется, сегодня она эту спальню просто так не покинет, он ее, не вкусив, не отпустит. Его возбуждение на дне глаз адским пламенем горит, Юна отчётливо треск горящих поленьев слышит, запах горелого чувствует. Она на ходу себе спасение придумывает и, ничего не придумав, самое первое, что на ум приходит, выпаливает: – Ты можешь взять меня силой. Я не справлюсь с тобой, ты сильнее физически.

Гуук не хочет слушать, разговаривать, он хочет ее голой в своих руках, хочет, чтобы его простыни запахом сливы пропитались, а сорванный к утру голос девушки только его имя выстанывал, но Юна не умолкает.

– Неужели ты, правитель Востока, тот, перед кем падают ниц даже короли, настолько опустишься? – вкрадчиво спрашивает Юна, в самую правильную точку бьёт.

Мужчина мрачнеет, отстраняется, обхватывает пальцами ее горло и резко давит.

– Ты дышишь, потому что я тебе разрешаю, – зло говорит Гуук. – Ты испытываешь моё терпение. Это было весело в начале, но если ты не уберёшь когти, я их с мясом вырву. Ты хоть понимаешь мою власть над тобой? Осознаешь её? Я надавлю чуть сильнее, и тебя не будет.

– Так надави, – сквозь зубы цедит девушка.

И Гуук давит. Видит, как задыхается Юна, как бессильно открывает и закрывает рот, не в силах вдохнуть кислорода, но пальцы не размыкает.

– Убей меня, – шипит красная от удушения Юна, вцепившись в руку на своём горле. – Почему ты не убьёшь меня?

Гуук моментально убирает руку, а потом, привстав, швыряет девушку на ковер. Юна встав на четвереньки пытается откашляться и массирует горящее горло, на котором всё ещё чувствуются чужие пальцы.

– Уведите, – приказывает Гуук слугам стоящим за дверью.

– Ответь мне! – кричит Юна, пока ее по полу волокут на выход. – Почему ты не убьёшь меня?

Гуук продолжает слышать ее голос даже из коридора. Он тяжело опускается на кровать и массирует виски.

– Надо бы убить, пока ты не убила меня.

Глава 6. Белый мрамор с красным крапом

Ясмин насильно забравшего ее из дома Арслана больше не видела. Ночь она провела во дворце под охраной двух стражников, а на рассвете ее с завязанными руками затолкали в паланкин, и только на полпути девушка узнала, что они направляются в Иблис. Это и есть основная причина того, почему Ясмин всё ещё держится. В Иблисе есть возможность встретить или самой отыскать того, кого она столько времени ждёт. Ясмин надеется и верит, что он жив и что искал, но не нашёл пока. Думать о том, что он ее забыл, она себе запрещает. Ясмин очень хочет вернуться домой к семье, но понимает, что сбежать не получится – ее паланкин охраняют пятеро, руки ей развязывают только для приёма пищи или когда выводят по нужде, поэтому она терпеливо переносит долгий путь и надеется найти в Иблисе свою любовь, а если нет, то смерть.

Сразу после прибытия Ясмин приводят в гарем Кан Арслана и передают в руки управляющего Диаса, который, узнав, что господин вызовет девушку этой же ночью, созывает помощников и начинает хлопотать над ней. Ясмин не ругается, не дерётся, отрешенно смотрит сквозь приводящих ее в порядок слуг и думает о своём. Она даже не разговаривает, на вопросы не реагирует, только один раз на вопрос Диаса, знает ли она, как надо радовать господина, отвечает, что она лучше умрёт. Диас сразу же прогоняет помощников и, присев напротив девушки, всматривается в янтарного цвета глаза:

– Ты красива. Безумно красива. На сегодня в гареме ни у одного из господ нет такой красоты. С такой внешностью ты можешь получить всё, что хочешь, в том числе сердце господина.

– Оно мне не нужно, меня не его сердце интересует, – спокойно отвечает девушка.

– Больше никогда такое вслух не произноси! – восклицает Диас, в ужасе прикрыв рот. – При нём ни в коем случае. Ты не представляешь, насколько он жесток и как ужасен в гневе.

– Он забрал меня насильно. Я ему не дамся, я лучше умру, потому что моим первым должен быть тот, кому принадлежит моё сердце, – твёрдо заявляет Ясмин. – Иначе я эту боль не вынесу.

– Не сходи с ума! Что ты знаешь о боли! – у Диаса язык от возмущения путается. – Одно упоминание имени другого мужчины смерти равно. Он прикажет вбивать тебе под ногти нагретые иглы, прикажет оставить тебя на ночь в комнате с крысами, они будут жрать твою плоть, а ты будешь очень долго умирать. Он отдаст тебя своим воинам, и от тебя ничего не останется. Это не просто слова, это то, как всё здесь и бывает. Береги свою красоту, себя, завоюй его сердце, и он положит к твоим ногам весь мир.

– С чего это ты такой добрый? – угрюмо смотрит на него Ясмин.

– И мне перепадёт, – улыбается Диас. – Ублажи его, прошу тебя, не заставляй меня выносить из его спальни твой труп, в лучшем случае, потому что скорее всего так легко тебя не убьют, – договаривает и вновь зовёт помощников продолжить.

Ясмин слышит, но не слушает. Она только кивает на всё и послушно разводит руки, пока ее заворачивают в тонкий, расписанный дивными птицами, серый шелковый халат. Ближе к полуночи сидящую в углу и так и не притронувшуюся к еде девушку требуют идти за стражниками. Ясмин ступает по застеленному коврами коридору босыми ногами, уговаривает себя не лечь на него лицом и не биться в припадке, как в детстве, когда не хотела куда-то идти или что-то делать, только тогда ее бы погладили по голове и успокоили, а здесь скорее всего сломают ноги. Она отчётливо помнит ту пощёчину, будто она была вчера, щека вновь ноет, а во рту чувствуется омерзительный привкус крови. Ясмин, не позволяя страху вырваться наружу судорожными рыданиями, продолжает свой путь и останавливается напротив двери, открыв которую, ее толкают внутрь.