Ниль Блэк - Гукюн

– Мне ничьи украшения не нужны, – вскипает Юна, явно понимая намёк.

– Веди себя учтиво, – подойдя, останавливается рядом с ней Бао. – Пока слово не дали, молчи.

– Пусть еще раз дворец обыщут, – хмурится Гуук. – Не думаю, что этой нужно ожерелье.

– Как скажете, господин, – кланяется Рин и медленно идёт в сторону выхода, но не дойдя до двери, замирает: – Я просто в отчаянии, то ожерелье было мне очень дорого, может, я и сглупила, я подумала, что обычно сбегают, что-то натворив.

– Или ради свободы, только тебе о ней вряд ли что известно! – выкрикивает в ярости Юна и получает по губам от Бао.

– Обыщите ее, – решает успокоить любопытство своих людей и, главное, Рин Гуук.

На ругающейся в ходе обыска Юне, как и ожидалось, ничего не оказывается, но когда разворачивают ее котомку, ожерелье с громким звуком падает на пол.

– Я его не брала, – вмиг бледнеет Юна и в ужасе наблюдает за тем, как Рин, вернувшись, поднимает с пола украшение.

– Это оно, – улыбается Рин, прижимая колье к груди. – Потерю вашего подарка я бы себе не простила, – утирает теперь уже слёзы радости.

Гуук продолжает, нахмурившись, смотреть на Юну, девушку этот взгляд по полу расплющивает.

– Я не воровка! – отчаянно машет головой Юна. – Я не брала это ожерелье!

– Очень жаль, что, подавшись соблазну лёгкого заработка, ты пошла на это, – вздыхает Рин. – Воровство – грех, и за него рубят руки. Мне правда очень жаль.

В Мирасе, если украденная вещь была дороже невольника на рынке, то за это вору рубили руку. Тут скорее всего правила такие же. Ожерелье, судя по всему, стоит десятерых невольников, и Юна понимает, что из-за чьей-то подставы может лишиться руки, а может обеих.

– Я не крала, мне оно не нужно, – подскакивает на ноги Юна, но в этот раз ее бьют в живот, заставляя согнуться надвое.

Гуук так и стоит посередине зала, обдумывая произошедшее. Все его люди в ожидании смотрят на правителя и ждут вердикт, от которого зависит не просто то, захочет ли ещё кто-то что-то красть во дворце, но и его образ. Любого другого Гуук бы даже казнить приказал, но отрубить девушке руку, притом он сильно сомневается в том, что Юна украла ожерелье, он не прикажет. Нужно заменить наказание, но оно должно быть жестоким и запоминающимся, чтобы неповадно было. Гуук от ее выходок устал, и если бы не воровство, он бы ее лично в своих покоях наказал, притом так, что девушка бы ещё пару дней ни ходить, ни разговаривать бы не смогла.

– Пусть ее высекут.

– Господин? – уточняет удивлённый Бао.

– Сто ударов кнутом. Во дворе. Соберите всех, пусть видят.

Бао в шоке кланяется, думая, что лучше бы девушке отрубили руку. Она не выживет после хлыста и умрёт ещё в процессе или от потери крови, или от болевого шока.

– Думаю, ты будешь довольна наказанием, – смотрит Гуук на Рин.

– Я буду довольна любым вашим решением, – учтиво кланяется девушка, а сама закипает изнутри, что он заменил наказание.

– Я не воровка! Я ничего не крала! Я не буду отвечать за кого-то! – продолжает кричать Юна, пока ее волокут во двор. – Ты не можешь так со мной поступить! Ты не можешь… – умолкает от пронзившей боли, получив ещё один удар в живот от Бао.

– Мой господин, – шипит Бао, – и только так ты можешь обращаться к правителю.

Девушку подтаскивают к одному из столбов, удерживающих навес перед дворцом, и, подняв руки над головой, соединив запястья, привязывают к нему. Юна не умолкает ни на секунду, она продолжает слать проклятия и утверждать, что она не виновна, но ее будто никто не слышит. Вокруг собирается вся прислуга, на балконы выходят гаремы трёх правителей. Ясмин сидит за парапетом на полу и, потирая продолжающую ныть метку, отказывается смотреть и слушать. Ани, приложив ладони к ушам, забилась в свою комнату.

Прямо на Юне разрезают рубаху и избавляют ее от неё. Ее палач, один из воинов, кто обычно стоит у ворот, рассекает кнутом воздух и ждёт приказа для начала. Белоснежный двор забит обслуживающим персоналом, Юна, прислонившись лбом к столбу, делает паузу от постоянных криков, которые утопают в гуле толпы, даёт отдохнуть своему горлу. Она поглядывает на бьющий невдалеке фонтан, на фонари, установленные на столбах, и блики пламени, играющие на блестящем полу, и понимает, что совсем скоро заляпает ей самой же натёртый мрамор кровью. Юна чувствует себя пятилетним ребёнком, под кроватью которого поселился монстр, которым ее в детстве пугала прислуга. Она тогда бежала к отцу или братьям, и до самого утра лежала в их кровати, боясь вернуться к себе. Она вновь встретила монстра, только этот не прячется под кроватью, а Юне бежать некуда, кроме как к нему же. Остановить это может только тот, кто начал. Задыхающаяся от внутренней истерики девушка поднимает глаза к ночному небу, на котором даже звёзд, отказавшихся наблюдать за ее агонией, сегодня нет, и молит небеса, чтобы они напомнили Гууку о человечности, нашли в его душе тот крохотный островок отвечающий за милосердие. Вот только даже небеса перед Дьяволом бессильны.

Гуук выходит к людям, останавливается в десяти шагах от привязанной к столбу девушки и смотрит.

– Не поступай так со мной, – Юна его не видит, но по наступившей вмиг тишине понимает, что он вышел во двор. – Единственное, что я бы украла, это твою жизнь, и ты это знаешь, – кусает губы, радуясь, что спиной к нему и слёзы страха Дьявол не увидит.

Гуук знает. Уже даже уверен. Но его недаром дьяволом зовут. Он подходит к девушке, невесомо пальцами по спине проводит, а потом, нагнувшись к уху, вкрадчиво шепчет:

– Желаю тебе поскорее потерять сознание.

– Я не воровка, – кричит ему в спину Юна, и последнее слово тонет в истошном крике, стоит хлысту пройтись по нежной коже, оставляя моментально вздувшуюся полосу.

– Один, – объявляет палач.

– Один, – вторит ему толпа глазеющих.

Гуук смотрит, и на высеченном словно из камня лице ничего не прочесть. Дьявол всё так же непоколебим и безжалостен. Слушает чужие крики, в очередной раз, что с этой девушкой всё идёт не по плану, понимает.

– Я не крала! – продолжает кричать разрываемая хлыстом на куски девушка, чувствуя, как всё ее самообладание под невыносимой болью ломается.

– «Я знаю», – мысленно отвечает Гуук.

– Ты не можешь так со мной поступать. Останови это, – она уже умоляет, потому что к чёрту гордость, потому что болит так, что хочется самой с себя кожу снять, лишь бы от этой боли избавиться.

Семь. Юне кажется, она сейчас уже точно умрёт, но она не умирает и считает вместе с толпой. Юна чувствует, как по спине стекают вниз тёплые струйки крови, каждый раз, когда хлыст отходит от кожи, он будто забирает с собой клочок плоти. Она словно падает головой вниз в колодец, стены которого усеяны копьями, ножами и стрелами, но никак не достигнет дна. Она оставляет куски себя и кровь на его стенах и продолжает лететь вниз, мечтая, чтобы всё уже закончилось. Но дно для нее, видать, роскошь, не полагается. Дьявол, скалясь, дно всё дальше вниз спускает, встретиться с ним и покой обрести не позволяет. Юна уже рыдает в голос, не в силах выдерживать, продолжает, размазывая слёзы по столбу, слать проклятия Гууку.