Лоретта Чейз - Не совсем леди

Йоркшир, Англия

24 мая 1812 года

– Можно мне на него посмотреть? – жалобно спросила юная роженица. Отболи и усталости под ее огромными голубыми глазами залегли тени; эта молодая мать сама была еще почти девочка.

Две находившиеся рядом с роженицей женщины – леди и служанка – обменялись тревожными взглядами.

За год до этого леди стала маркизой Литби и мачехой девушки. Ее глаза были наполнены неподдельным сочувствием к падчерице и настоящей материнской теплотой, когда она склонилась над роженицей.

– Милая, не стоит тебе на него смотреть, – прошептала она. – Лучше отдыхай.

– Он не плачет… Почему он не плачет? – с беспокойством в голосе спросила девушка.

Леди Литби погладила ее по белокурой голове.

– Ребенок… очень слаб, Шарлотта.

– Он умрет? Неужели умрет? Ах, пожалуйста, дайте я взгляну на него хоть одним глазком! Дай мне его только на минуточку, Лиззи, прошу тебя! Мне так жаль, что я причиняю вам обеим столько беспокойства…

– Ты не виновата. – Леди Литби вздохнула. – Не забивай этим голову, глупышка.

– Слушайте, что вам говорит ее светлость, – сказала служанка. – Во всем виноват тот гадкий мужчина, а также никчемное создание, которое выдавало себя за гувернантку. Это в ее обязанности входило и на пушечный выстрел не подпускать к вам волков в овечьей шкуре. Она предоставила вам самой разбираться с этим фруктом. А откуда, скажите на милость, невинной девушке знать о том, что мужчины бывают порочны?

К этому времени того самого «волка в овечьей шкуре», о котором упоминала Молли, уже не было в живых, поскольку он был убит на дуэли. Леди Шарлотта Хейуард была не первой и не последней из женщин, которых за свою короткую, но бурную жизнь успел обмануть блестящий офицер Джорди Блейн, однако самой юной.

– Видишь, дорогая? – попыталась воодушевить упавшую духом девушку мачеха. – Молли за тебя. Я тоже на твоей стороне. – Она не заметила, как по щеке у нее покатилась слезинка и упала на подушку Шарлотты. – Не забывай это, милая. Ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью или за советом.

«Жаль, что прошлым летом ты этого не сделала…» Леди Литби не произнесла это вслух, но фраза витала в воздухе, парила над погруженной в молчание комнатой, словно призрак.

– Я сожалею обо всем, что случилось, – тихо проговорила Шарлотта. – Господи, как я была глупа! Только, пожалуйста, Лиззи, можно я хоть на секундочку взгляну на него? Прошу тебя!

Шарлотта говорила задыхаясь, и обе женщины всерьез опасались за ее жизнь.

– Не хочу, чтобы она нервничала, – прошептала леди Литби на ухо служанке. – Дайте ей взглянуть на ребенка.

Молли вышла в соседнюю комнату, где под присмотром кормилицы находился младенец.

Все было организовано тщательно и наилучшим образом: повитуха, кормилица, экипаж, на котором ребенка отвезут приемным родителям. Были соблюдены все необходимые меры предосторожности, чтобы скрыть позор.

Через несколько минут служанка вернулась, держа на руках завернутого в пеленки новорожденного. Шарлотта, сияя от радости, приподнялась на подушках, и Молли вручила ей ребенка. Молодая мать приложила его к груди, но он был слишком слаб и не мог сосать.

– Ах, не умирай, прошу тебя! – в отчаянии проговорила Шарлотта и нежно погладила сына по головке, а потом бережно дотронулась до его носика, губ и подбородка. Она провела рукой по его ладони, и ребенок крепко ухватился за ее палец крошечными пальчиками. – Ты не должен умереть. Послушай свою мамочку. – Шарлотта что-то еще нашептывала новорожденному малышу, но так тихо, что нельзя было расслышать ни слова.

Затем она подняла глаза на мачеху:

– О нем будут хорошо заботиться?

– Он будет жить в замечательной семье, – заверила девушку леди Литби. – Они давно мечтали о ребенке, но Бог не дал им детей. Малыша окружат вниманием и заботой.

«Если только он выживет…»

Эти слова никто не произнес вслух, но все это подумали.

Не исключено, что в этот момент не одно это умалчивалось, но Шарлотта слишком хорошо осознавала грех, который совершила, и то уязвимое положение, в которое поставила мачеху, она прекрасно понимала, чем обязана этим двум женщинам, и поэтому не высказала вслух того, что беспокоило ее сердце. К тому же ее душевная боль была слишком велика, и Шарлотта не могла найти слов, чтобы ее выразить. Она молча смотрела на свое дитя, думая о том, что не представляла раньше, какими сильными будут страдания. Она смотрела на своего маленького сына – такого замечательного красавчика – и с горечью размышляла о том, какой непоправимый вред ему причинила.

До этого она считала, что Джорди Блейн разбил ей сердце, но боль от разбитого сердца не могла идти ни в какое сравнение с горечью, которую Шарлотта испытывала сейчас. Она произвела на свет невинное дитя, которое нуждается в матери, а мать должна отдать его чужим людям.

Любовь – вот из-за чего Шарлотта принесла всем, а главное, тому ни в чем не повинному маленькому существу, которого больше всего на свете ей хотелось лелеять и защищать, столько горя. Любовь не видит прошлого, настоящего и будущего, не видит никого и ничего. Страсть, влечение – высокие слова, прикрывающие обычные животные инстинкты. Теперь-то Шарлотта отлично понимала это, но было слишком поздно: чувства растаяли и осталась только невыносимая боль потери.

Шарлотта поцеловала младенца в лоб, а затем подняла полные слез глаза на служанку:

– Теперь вы можете его забрать. – Она отвернулась, чтобы не показывать своих слез.

У Дариуса Карсингтона имелся один, но очень существенный недостаток: у него не было сердца, и в этом заключалась его главная проблема.

Все члены его семьи сходились во мнении о том, что, когда младший сын графа Харгейта появился на свет, сердце у него все же имелось, и поначалу ничего не предвещало, что из пяти сыновей лорда Харгейта он станет самым большим источником беспокойства для своего отца. По крайней мере внешне он ничем не отличался от остальных детей.

Двое его старших братьев, Бенедикт и Руперт, пошли в мать – смуглую красавицу леди Харгейт, тогда как Алистэр и Джеффри своими золотисто-каштановыми волосами и глазами цвета янтаря больше походили на отца, лорда Харгейта. Как и братья, Дариус был высок, статен и так же хорош собой, но в отличие от остальных являлся настоящим грамотеем, жадным до любых новых знаний. Когда пришло время выбирать, Дариус настоял на том, чтобы его послали учиться в Кембридж, хотя все мужчины из их рода проходили обучение в Оксфорде.

Кембридж младший отпрыск лорда Харгейта окончил блестяще, но со временем развитие интеллекта превратилось для него в культ. Дариус Карсингтон начал ставить холодный рассудок выше человеческих чувств, привязанностей и даже выше морали и нравственных принципов.