Лоретта Чейз - Дочь Льва

Вариан поднял глаза и встретился с нетерпеливым взглядом хозяина.

— Как я уже сказал, сэр Джеральд, я рад сделать вам одолжение, — согласился он.

Тепелена, Албания

Али-паша, коварный деспот, правивший Албанией, был старый, толстый и больной. Периодически он страдал от приступов безумия, толкавших его на столь садистские поступки, что даже албанцы, приученные к жестокости мира, в котором жизнь человека мало что значила, находили их достойными внимания.

То, что население по большей части оставалось лояльным к Али и даже хвасталось его победами, свидетельствовало не только о стоицизме народа. но и о его политической проницательности. В Оттоманской империи было предостаточно монстров, правящих угнетенными массами. Из них Али был единственным, кого султану не удалось сделать своим рабом. Соответственно и албанцы не были его рабами. Они подчинялись только Али — когда снисходили до того, чтобы подчиняться, — и он не был чужаком, он был албанцем, одним из них. Он даже не потрудился выучить турецкий язык — зачем, когда он все равно не собирался слушать турков?

Как и албанцы, Джейсон Брентмор разделял широкие взгляды хитрого, как Макиавелли, визиря. Признавая мужество Али, его военную и политическую проницательность и взвешивая его достоинства и недостатки, Джейсон понимал, что Али-паша, Лев Янины, был предпочтительнее любой другой кандидатуры.

За более чем двадцать лет тесного сотрудничества Джейсон хорошо изучил Али. Покидая дворец визиря, Джейсон мысленно желал, чтобы его друг не так хорошо знал его. Али сказал, что, как британский подданный, Джейсон, естественно, волен покинуть Албанию, когда ему вздумается, но…

Это «но» означало: «Как ты можешь покинуть меня в такое время? После всего, что я для тебя сделал?»

— Он прав, — сказал Джейсон своему другу Байо, когда этим утром они выезжали из Тепелены. — А он не знает и половины всего. Если мятеж удастся, Албания погрузится в хаос и турки обрушатся на нее и раздавят народ. Али сомневается, что волнения приведут к чему-то серьезному, но ему не нужны потрясения сейчас, когда он пытается привлечь греков на свою сторону в его революции.

— Если греки объединятся с нами под его руководством, мы сможем сбросить турков, — сказал Байо. — Но Али стар. Боюсь, не успеем.

— Может, он доживет до ста лет. Байо посмотрел ему в глаза:

— Значит, ты не сказал ему о своих подозрениях в отношении Исмала?

— Не смог. Али увлечен своим грандиозным планом и не замечает, что мы имеем нечто большее, чем разрозненные волнения. Если он узнает о заговоре, за которым к тому же стоит его собственный кузен…

— Кровавая баня, — сжато подытожил Байо. В его взгляде сквозило участие. — Ах, Рыжий Лев, ты должен разобраться с этим сам, если не хочешь, чтобы началась великая резня.

Джейсон вздохнул:

— Я это понял четверть часа назад. И пока притворялся, что слушаю блестящие планы Али, как он сбросит турецкое иго, я все обдумал. — Он огляделся, но вокруг был только пустынный пейзаж. — Придется сделать вид, что меня убили.

Байо обдумал новую мысль и помотал головой в знак согласия:

— Мудро. Чтобы добиться успеха, Исмалу нужно убрать тебя с дороги. Если он будет считать, что ты мертв, ему не понадобится слишком осторожничать. А ты тем временем сможешь ездить, куда захочешь, делать то, что требуется, и за тобой не будут охотиться шпионы и наемные убийцы.

— Это не единственная причина, — сказал Джейсон. —Думаю, Исмал слишком хитер, чтобы открыто убить меня, по крайней мере на нынешней, начальной, стадии игры. Скорее он попытается связать мне руки, а для этого лучший способ — взять в заложницы Эсме. В последнее время он что-то слишком громко стенает о своей отчаянной любви. Подозреваю, он хочет ее похитить и выдать это за акт страсти. В такое Али с готовностью поверит — он сам из прихоти похищал Исмало женщин и мальчиков просто потому, что желал их.

— Я вижу много преимуществ, которые даст слух о твоей смерти, — рассуждал вслух Байо. — Тогда Эсме станет не нужна Исмалу, и он оставит ее в покое.

— Я не могу рисковать. Я хочу отвезти ее в Англию, — решительно заявил Джейсон. — Я все обдумал. Предложение жестокое, но я не вижу другого выхода. Эсме должна поверить, что я убит, иначе она ни за что не уедет без меня. Сначала убедись, что она поверила в мою смерть, потом отправь ее в Англию. Я дам тебе деньги, а также имена людей в Венеции, им можно доверять, они отправят ее к моей матери.

— Аллах, ты думаешь, о чем просишь? Сказать ребенку, что ты умер, и заставить рыдающее дитя уехать? Она очень упряма, твоя девочка. Как я смогу заставить ее ехать к незнакомым людям, иностранцам?

— Не давай ей времени на раздумье, — жестко сказал Джейсон. — Если заупрямится, ударь по голове и свяжи. Для ее же пользы. Лучше несколько часов дискомфорта и несколько недель горя, чем похищение или убийство. Я хочу, чтобы моя дочь была в безопасности. Не заставляй меня делать выбор между ней и Албанией. Я люблю эту страну, я готов рисковать жизнью ради нее… но дочь я люблю больше.

Байо пожал плечами:

— Что ж, в конце концов, ты англичанин. — Он улыбнулся Джейсону. — Я сделаю, как ты просишь. Она выдающаяся женщина, я часто говорил, что она стоит двух хороших мужчин. А когда она благополучно уедет, я вернусь, чтобы помогать тебе. Ты хочешь, чтобы я отправился сразу же?

— Не сразу. Сначала надо меня убить. Сделаем это подальше к северу. Я должен буду упасть в реку или в глубокое ущелье. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь стал искать мое тело?

Бари, Италия

— «Кто вскоре променял ее обаяние на вульгарное блаженство», — процитировал Персиваль. — Что это значит?

Вариан остановился в дверях, держа в руках полотенце.

Персиваль уговорил его сходить в рыбные ряды на волнорезе Бари, которые, как он заявил, стояли еще во времена Древнего Рима. Там воняло так, будто рынок действительно существовал с незапамятных времен и никогда не убирался. Вариан наблюдал, как мальчик поглощает ведро устриц, еще одно — морских ежей и в заключение полведра моллюсков. Хотя Вариан не принимал участия в этом пиршестве, запахом морепродуктов пропитались оба. Он уже в третий раз принимал ванну, и запах, кажется, исчез.

Напоследок он еще раз вытер голову, отшвырнул полотенце и вошел в комнату. Проходя мимо Персиваля, принюхался, но их слуга Ринальдо отскреб мальчика основательно.

Персиваль повторил строчку из «Чайльд Гарольда».

— Я воспринимаю «вульгарное блаженство» как эвфемизм, — сказал он. — Байрон имеет в виду женщин с дурной репутацией? Иначе я не могу объяснить, что он хотел сказать. Но зачем же он бросает женщину, которую любит, ради проститутки, если его уже тошнит от продажных красоток? И зачем называть это блаженством, если он несчастлив?