Ольга Бруснигина - Манюшка

Бедной Аксинье вовсе житья не стало. Яким чаще обычного стал руку поднимать. Казалось, что его сердце заледенело от злобы и ненависти. Лишь жена оказывалась в поле зрения, на грозном лице появлялась мина отвращения. Тычок или оплеуха – стали обыденными методами воспитания ненавистной супружницы. Когда в подпитии муж являлся домой, несчастная женщина пряталась на сеновале, чтобы не испытывать его крутой нрав в полной мере. В хмельном угаре он бесчинствовал до устали, а избитая до полусмерти не могла встать на ноги. Синяки не успевали заживать до следующей взбучки. Не следует даже рассказывать, какими недостойными словами при этом бросался отец ее детей, надежда и опора. По имени и вовсе называть перестал, в обиход вошло ёмкое и обидное – Зараза. Спроста и на людях мог окрестить.

Аксинья лишилась сна и покоя, живя в кромешной пытке. Сколько раз она молила о пощаде, стоя на коленях, целуя руки садиста. Тому только за потеху. Чем больше унижения, тем слаще поет гнилая душа.

Как-то по случаю, попала Якиму в подарок плетка. Рукастый конюх специально изготовил, чтобы умаслить авторитетного соседа – вдруг дружба пригодится. Вещичка интересная: из чистой телячьей кожи, о трех концах с резной деревянной ручкой. Концы плетки веревочкой свиты, а на каждом кончике по узелку. В Березовке без плетки никуда: коровы часто на чужие луга забираются, да на жнивье. Хороший гостинец!

Ударил Яким по голенищу сапога, знатно припечатало! Взвесил в руке, помахал, со свистом разрезая воздух. Сразу смекнул, на коем теле будет узоры рисовать. Не для коровьих боков забава. Вдругорядь по себе взмахнул, что огнем ошпарило! Испытал радость гадкую, даже улыбкой сверкнул: «Теперь попляшет у меня, зараза старая!»

В тот же вечер и опробовал. Гнева до краёв накопилось на опротивевшую бабёнку. Всеми способами показывал, что в доме лишняя, жизнь своим присутствием испоганила. Рад хоть со свету сжить.

В свои пятьдесят, верная жена выглядела старухой: реденькие седые волосы, убирала под платок на манер престарелых бабок; зубов осталось мало, отчего впадины на щеках становились все глубже; лицо испещрили морщины; к тому же от надсадной работы сгорбилась спина, а руки стали непомерно длинными. Большая рабочая лошадь, пашущая без перерыва. Ее трудами держалось все хозяйство. С утра выгнав скотину на пастбище, косила траву, поливала огород. В доме всегда порядок и уют, щи да каша на столе, всегда свежий ароматный хлеб. А благодарности – ноль, принимают как должное.

Вид ненавистной фигуры бесил Якима до дрожи. Ноздри начинали раздуваться. Если бы мог извергать пламя, испепелил бы все кругом, а пока сотрясал воздух проклятиями. Еще бы он-то выглядел молодцом, а рядом старая развалина. Пылу много, а тратить некуда. Касаться обвислого тела противно, мерзко, губы иссохшие целовать гадко. Без женского тепла озверел окончательно.

Субботний день клонился к закату. Банная пора. Еще засветло, торопились заботливые мамаши искупать многочисленную детвору. Яким, после лёгкого пара, принял изрядную чарку. Разомлел. Потянуло на иные удовольствия.

Аксинья припозднилась – пока вымылась, пока белье собрала. Думала, как обычно, вернется, а муж храпит без задних ног. Да прогадала: сидит ирод посреди комнаты, в пол смотрит. Прошла мимо на цыпочках, скинула верхнюю одежду, в одной рубахе осталась. Спать вознамерилась.

– Погоди, Аксинья!

Женщина вздрогнула, услышав грубый голос. Эта интонация не предвещала ничего доброго. Ей ли не знать!

– Стой, говорю! – рыкнул подвыпивший муж, вскакивая со стула.

Сжалась в комок, горемычная. Сердечко того гляди выскочит. Глаза потупила, позу покорную приняла. Помнила прежнюю науку.

– Стою!

– Подойди!

Аксинья сделала два шага.

– Ближе!

Подошла почти вплотную.

– Любишь меня? – сжимая желваки, спросил Яким.

– Люблю!

– Докажи!

– Как доказать Якимушка?

Только сейчас увидела зажатую в кулаке плеть, да уж поздно было. Высоко замахнулся мучитель, сваливая ее на колени. Юркие хлысты легли на спину. Один раз, второй. Сильная рука без жалости приложила.

Аксинья в бытность терпела побои, молча сносила, а тут от боли завизжала что есть мочи.

– Громче! – возбужденно закричал муж.

Для Якима вопли, как музыка прозвучали. Пока порол, радостно сделалось, чувства сладостные нахлынули. Вспыхнуло мужское естество. Рубаху на жене изорвал, да и в койку потащил. До утра измывался. Оторвался по полной и столько сил образовалось, что Аксинья о пощаде взмолилась.

Приятное ощущение так впечаталось, что после первого случая, стал жену плеткой регулярно потчевать. Так хоть плотская сытость пришла.

Для Аксиньи жизнь превратилась в сущий ад. Нажившись с жестоким мужчиной, зачастую думала об освобождении. В ее возрасте хотелось спокойной размеренной жизни в молитвах и уединении. Любимые сыночки выросли и могли сами о себе позаботиться. У них впереди собственные семьи: жены, дети. Вряд ли они нуждались в дальнейшей материнской опеке. Конечно, за радость пестовать внуков, и она обязательно пойдет в няньки, а пока, единственным желанием было убежать за тридевять земель.

Яким четко шел в исполнение хитрого плана. В пяти километрах пешим ходом, стояла деревенька Лазаревка. У Ильи, который заведовал тамошней мельницей, дочь Федосья на выданье. Поспела ягодка. Девица – кровь с молоком: крупная, круглолицая, пышногрудая, с густой русой косой. Для многих парней лакомый кусочек. Породниться с мельником каждый рад – этот союз обещает сытую достойную жизнь. Мельник видел рядом жениха посолиднее, в достатке, потому что в приданое приготовил дом, коня, да корову. Чтобы Федосья переехала из Лазаревки, не могло быть речи. В старости Илья рассчитывал, что дочка допокоит их с супругой. Старший сын, надежда и опора, помер – утонул в пруду. От него двое внуков-сиротиночек неразумных осталось, а их растить надо. Вся надежда лишь на дочку и будущего зятя, поэтому мельник с выбором не торопился, взвешивал все выгоды, да и промахи считал.

Будучи проездом из уездного города, Яким повернул на мельницу договориться о помоле пшеницы. Хороший повод, завести беседу. Поговорив о делах: урожае, погоде, заготовке кормов и прочих, поинтересовался, как семья, дети. В свою очередь похвастался, что сына Ваню удачно женил.

– Еще сын в женихах ходит, – хитро взглянув, выдал он, – Павлик по всем статьям завидный парень.

– Знаю, – ответил Илья, – видывал, случалось. Заметный хлопец!

А до этого с дочерью разговор о женихах вышел. Так она Павла сама упомянула. Гулянка в деревне была, среди гостей и Павел. Федосья все глаза на него проглядела.

– Кабы замуж идти, так за такого!