Лидия Джойс - Музыка ночи

– Вы размазали грязь по моему лицу? Себастьян кивнул:

– Извините меня. – Он сумел подавить смех, еще рвущийся наружу. – Вы были правы. Ваши слова привели меня к прозрению. И в такой серьезный момент, когда я хотел вас поблагодарить, я вместо этого размазал по вашему лицу грязь. – Он беспомощно взглянул на нее. – Это было смешно.

Ее лицо выражало бурю эмоций, но Себастьян был не готов к пригоршне мокрых листьев, которую Сара с девическим хихиканьем швырнула в него. Когда она наклонилась за второй, он бросился к ней и после короткой борьбы, сопровождавшейся обоюдным смехом, ловко уложил ее на скамью.

– Вы, сэр, не джентльмен, – с улыбкой сказала она. – У вас листья в волосах.

– А вы, мадам, единственная леди, которую я хочу.

Она замерла под ним, а Себастьян, услышав собственные слова, вздрогнул. Неужели он их сказал? Неужели он действительно так думал? К своему удивлению, он понял, что так оно и есть.

Сара опомнилась первой.

– Очень мило, – заверила она. – Правда. Я знаю, что вы так не думаете. Я только пытаюсь сказать, что в пылу…

– Молчите, – оборвал Себастьян, и она закусила нижнюю губу. – Я не даю вам никаких обещаний. Не могу этого сделать, как бы ни хотел. Но мое, пусть и непреднамеренное, признание не становится от этого менее искренним.

– Б-благодарю вас.

– Нет, это я благодарю вас, – с легкой насмешкой сказал он.

Сара высвободила руку, чтобы притянуть его к себе. Ее губы, мягкие, жаждущие, раскрылись в ожидании поцелуя. Тело у него сразу напряглось, в паху разлился жар, целуя ее, он начал поднимать юбки.

– Себастьян, мы не можем! Не здесь!

– А кто увидит? Кто придет сюда? Под дождем, в самый заброшенный угол на острове?

Сара с тревогой посмотрела на щель.

– Вы уверены, что нас не застанут? – В голосе сомнение, но глаза молили о подтверждении.

– Совершенно уверен.

– Надеюсь, вы не ошибаетесь. Уткнувшись лицом ей в шею, Себастьян находил самые чувствительные места и дразнил их ртом, пока она приглашающе не подняла бедра к его паху. Он посмотрел на нее: лицо напряглось от желания, широко открытые глаза были темны и манящи, как грех.

– Такой вы мне очень нравитесь. Я люблю смотреть на вас.

Он довольно усмехнулся и, скользнув рукой по ее гладкому бедру до влажного холмика, надавил большим пальцем на самую чувствительную точку, помедлил, чтобы определить ее реакцию, и пальцы ритмично заскользили внутри, убыстряя темп, который заставил ее вскрикнуть от удовольствия.

– Подождите, – вдруг простонала она. – Это слишком быстро…

Выгнув спину, она судорожно вцепилась в его одежду и закусила губы, чтобы сдержать рвущиеся стоны. Он сделал долгожданный толчок… и встретил сопротивление.

– Не спешите, – хрипло сказала она.

Уже зная об этом, Себастьян обуздал себя и осторожными толчками продвигался все глубже, пока ее мышцы, пытавшиеся не впустить его, наконец охотно сжали его плоть.

– Господи, Сара, – пробормотал он. – Я долго не выдержу.

Она не заставила его ждать, опередив на пару секунд, и их обоих омыло восхитительным пламенем, оставив затем оглушенными и бездыханными.

– Господи, Сара, – повторил он.

Медленно встав, он перешел к другой скамье и тяжело опустился на нее. Сара тоже села. Ее волосы спутались, лицо было красным и даже более грязным, но сейчас она казалась Себастьяну еще привлекательнее.

– Почему такое иногда происходит? Я слишком груб? Слишком нетерпелив?

Она тихо вздохнула.

– Нет. У меня всегда так. Иногда легко, иногда… нет. Думаю, я так создана, – извиняющимся тоном сказала она.

Себастьян поспешил успокоить ее:

– Раз я не делаю вам больно, вы не должны считать, что это плохо. – Легкая дрожь пробежала по его телу, когда он вспомнил ее чудесную напряженность. – В сущности, это даже к лучшему.

– Я бы так не сказала. – Она ненадолго умолкла. – Это следствие моего позорного детства. С двенадцати до шестнадцати лет…

Себастьян скрыл удивление. Он знал, что она женщина с прошлым, возможно, с обширным, как многие женщины из низших классов. Но с двенадцати…

– Простите мою дерзость, но вы не производите впечатления, что сами выбрали эту жизнь.

– Честно говоря, я боялась побоев. Когда мне исполнилось двенадцать, старуха, владевшая шайкой детей, умерла. Ее муж объявил себя нашим новым хозяином. Джонни занимался шантажом, а не детьми, поэтому от нас требовалось лишь приносить ему фунт каждую неделю. Иначе он бил нас и заставлял спать в мокром подвале. Большинство детей занимались воровством, другие попрошайничали. Я никогда ловкостью рук не обладала, но приносила достаточно денег, и старуху удовлетворяла моя сдельная работа. Но фунт в неделю шитьем не заработаешь.

– Поэтому вы делали что могли, – согласился он. Сара крепко сжала губы, взгляд помрачнел от застарелой боли.

– Я не была невинной с тех пор, как Грязный Дэвид, насчет которого предупреждали всех детей, поймал меня в темном переулке за неделю до смерти старухи. Очень трудно было уговорить одну из мадам, чтобы она меня взяла, поскольку я была не так хороша, как другие девочки. Но вскоре я уже имела список постоянных клиентов. Некоторые любили меня просто за… часто тугой низ, как они это называли, другие… они платили за несколько часов и велели мне притворяться, что я им сопротивляюсь. Этих я особенно боялась, потому что порой забывала, что я только притворяюсь…

– Вы должны были это ненавидеть, – с горечью сказал Себастьян, увидев затравленное выражение в ее глазах.

Двенадцать лет. Сара была в возрасте Аделы, когда ее изнасиловали, но там не было никого, кто покарал бы ту уличную крысу. Никого это не заботило.

Сара покачала головой:

– Нет, будь все так просто, мне бы пришлось ненавидеть себя. Моралисты уверены, что все проститутки ненавидят то, чем занимаются, но это неправда. Есть женщины, которые говорят, что они не проститутки, они вынуждены продавать себя, потому что честная работа не может прокормить даже одинокую женщину, а тем более женщину с детьми. Но как правило, они бывают самыми дешевыми. Зато профессионалки обеспечивают себе хорошую жизнь всего за несколько часов ежедневной работы. Некоторые действительно получают от этого удовольствие, а большинство просто не думает, что происходите их телом, как с ним обращаются, это рабочий инструмент. Кто они, их не волнует.

Себастьян подумал обо всех проститутках, с которыми встречался за беспутные годы своей жизни. О тех, кого нанимал для вечеринок, кого привозили его друзья, кого выбирал сам. Он никогда раньше не задумывался о том, что, кроме денег, могло заставить их выбрать свою профессию. Рядовые были вульгарными, зачастую весьма пышнотелыми, куртизанки или оперные певицы – более изысканными, сдержанными, застенчивыми, но, в сущности, по циничной обезличенности своих душ они были одинаковыми.