Шеннон Фаррел - Дом там, где сердце

Мюйрин покачала головой:

– О Господи!

– Тара тоже думала, что он на ней женится. Он врал ей так же, как мне и всем остальным. Я пыталась ее предупредить, но она не хотела слушать. Локлейн ни о чем не подозревал, а я не могла сказать ему. Я чувствовала себя виноватой в том, что была во всем этом замешана. Мы начали отдаляться друг от друга. Я оттолкнула его, когда все это только начиналось, и за это мне тоже ужасно стыдно. А потом Локлейн обручился с Тарой, хотя большую часть времени она, по-моему, обманывала его и оправ­дывалась, соблазняя его, только чтобы сказать: «Отстань!» И Локлейн, и я страдаем от одного и того же – от гордости, которая не позволяет нам легко показывать свои чувства. Я не могла с ним поговорить, предупредить его. Он бы никогда мне не поверил. А даже если бы и поверил, то не поблагодарил бы за это. Я боялась, что он выкинет какую-нибудь глупость. Как бы там ни было, Тара в конце концов удрала с Кристофером, по крайней мере, так это выглядело. Скорее, Кристофер уехал на континент, а она поспешила за ним. Конечно, для Кристо­фера это был шанс расквитаться с незаконнорожденным кузе­ном, которого он всегда ненавидел. Локлейн всегда был в сотню раз лучше, чем любой из рожденных в браке Колдвеллов. Жаль только, что отец официально так и не признал никого из нас. Но он хотел жить тихой жизнью, а его жена ненавидела все, что связано с нами. Августин тоже ненавидел Локлейна, завидовал ему. Вскоре он понял, что не сможет управлять поместьем без него. От этого он возненавидел Локлейна еще больше. Одному Богу известно, что могло бы случиться с Барнакиллой, если бы вы не приехали сюда. Что я могу сказать определенно – это то, что для нас был счастливый день, когда Августин Колдвелл вышиб себе мозги.

Мюйрин уже почти не слышала последних слов Циары, настолько она была ошеломлена. Локлейн – незаконнорожден­ный сын Дугласа Колдвелла? Августин был единоутробным бра­том Локлейна?

Но Циара продолжала свой рассказ, не обращая внимания на удивление Мюйрин.

– Я думаю, это сыграло главную роль в романе между ними, хотя, безусловно, Тара была очень красивой женщиной. И к тому же амбициозной. Я думаю, поначалу она стала заигрывать с Локлейном, потому что с ним здесь считались, потому что он такой умный и трудолюбивый. Она никогда не любила его. А еще я уверена, что она искренне верила в то, что старик упо­мянет его в завещании. На самом деле она только зря тратила время, потому что Дуглас Колдвелл был тогда уже довольно слаб. Но потом она сочла более перспективным женихом Кри­стофера.

– Создается впечатление, будто она собиралась заставить Локлейна страдать всю жизнь, – тихо заметила Мюйрин, пы­таясь подавить чувство ревности и негодования. И эту женщи­ну Локлейн не мог забыть почти четыре года? Он любил Тару, а ее не любит? – Радуйтесь, что ваш брат так легко отделался. В конце концов, зачем все ему рассказывать? Он бы искалечил или убил Кристофера и попал в тюрьму, а то и хуже, – вздох­нула Мюйрин.

– Что ж, я потеряла его с тех пор, как он уехал в Австралию, пытаясь забыть все, что было с нами в Барнакилле. Однажды он сорвался и уехал, не сказав никому ни слова. Я не получала от него весточки несколько месяцев. Когда он наконец-то свя­зался со мной, мне посчастливилось узнать его адрес. Многие рабочие в Австралии переезжают с места на место, берясь за любую работу, которую найдут. Локлейн нашел себе хорошую работу на скотном дворе, и, когда дела здесь пошли совсем плохо и все кредиторы стали дружно требовать расчета, я знала, куда писать.

Мюйрин молча обдумала все услышанное, глядя в серое небо над головой. Затем, когда подул пронизывающий ветер, она встала с камня, на котором сидела, и взяла Циару за руку, что­бы отвести ее обратно в теплую контору.

Пока они шли, она пыталась собрать свои путаные мысли.

– Но Локлейн говорил, что вы изменились с того времени, как он уехал. Простите, получается, будто мы сплетничали у вас за спиной, но на самом деле Локлейн очень за вас беспокоился и просил у меня совета как у женщины. Я надеялась, вы в свое время все ему расскажете, но…

Циару снова забила дрожь.

– Есть вещи, о которых невозможно говорить, – прошеп­тала она.

Мюйрин какое-то время смотрела на Циару.

– Вы должны мне все рассказать. Мне необходимо знать всю правду. Дело ведь не только в том, что сделал вам Кристофер, и не в его романе с Тарой. Я видела, что происходит, когда вы слышите имя Августина или Кристофера. И вы сказали мне кое-что, свидетельствующее о том, что вы очень хорошо знали и Августина. Вы очень неодобрительно отзывались обо мне и о наших отношениях с Локлейном и сказали, что вам известно, что это за отношения. Так что прошу вас, Циара, расскажите мне все. Я хочу знать, могу ли чем-то вам помочь.

– Это было ужасно, – простонала Циара, снова падая в объ­ятия Мюйрин.

Мюйрин почти несла ее обратно в контору, где наконец опу­стила Циару на стул. Мюйрин налила ей рюмку крепчайшего бренди Августина.

– Люди сказали бы, что я это заслужила! – закашлялась Циара, и слезы ручьем полились у нее из глаз.

Мюйрин твердо взяла ее за руку.

– Я не могу ручаться за других. Но, безусловно, ничем из того, что вы когда-либо могли сделать, вы не заслужили того, что сделал с вами Кристофер, или того, что могло сделать вас такой.

Она погладила растрепанные волосы Циары, убрала их с ее лица и своей натруженной рукой подняла руку Циары, дрожа­щей как осиновый лист.

– Я должна вам все рассказать, потому что если вы выйдете за Кристофера, то это будет катастрофа. Вы уже вышли за Ав­густина. Слава Богу, что он не оставил вам сына! Я страшно боюсь опасности, которой вы с Локлейном подвергаетесь, бу­дучи любовниками.

– Какой опасности? Что вы такое говорите!

– Около шести месяцев после того как Кристофер сбежал с Тарой, он вернулся в Ферману. Я все еще была здесь домра­ботницей, хотя денег было так мало, что делать здесь было практически нечего. Тогда Августин решил устроить гранди­озный карточный вечер, и Кристофер был в числе приглашен­ных. Кристофер спровоцировал Августина «попробовать меня», как он выразился, чтобы сравнить, кто ему больше нравит­ся – женщины или мальчики. Они, конечно, были пьяны, но не настолько, чтобы не одолеть меня, – поведала она неисто­вым шепотом.

– О Господи, нет! Она кивнула.

– Кристофер относился к этому как к шутке. Он сказал Ав­густину, что хорошо обучил меня искусству любви. Ему было даже плевать на то, что Августин был моим братом по отцу. Но вскоре стало еще хуже, поскольку я обнаружила, что у меня будет ребенок. – Циару снова начали душить слезы.

– Господи! Они не сделали вам больно?

– Сделали, но не то, что вы думаете. Это было ужасное осо­знание моего греха, а кроме этого, и физическая боль. Это был настоящий кошмар – инцест и такая ужасная беременность. Я чувствовала себя отвратительно от страха и потрясения. Жила в самом страшном кошмаре. Я боялась, что скажут люди. Я даже обратилась к Кристоферу за помощью. Единственное, что я от него получила, – это мешочек монет, словно я была нищенкой с улицы, и предупреждение держать язык за зубами. Еще более ужасными, чем то, как со мной обращались, были роды. Я наивно предполагала, что ребенок от Кристофера и что я смогу как-то это доказать. И что, может быть, увидев ребенка, он передумает и наконец-то решит позаботиться о нем и при­знать его своим. Мы с Локлейном прекрасно знаем, что такое вырасти без отцовской любви. Я не хотела, чтобы то же самое пережил и мой ребенок. Но после такой ужасной беременности родился малыш, и все пошло еще хуже, чем я могла себе пред­ставить.