Наташа Лестер - Швея из Парижа

– Рассказывай! – крикнула Эстелла от двери.

– Я знаю очень мало, – прошептала мама. – Месье Омон, наверное, работал на англичан. Конкретно он мне не говорил. Ему было нельзя. Но у него много двоюродных братьев, сестер и племянников – в Бельгии, Швейцарии и Германии, разумеется, все евреи; он передавал дальше полученную от них информацию. Еврейский народ не любит нацистов, Эстелла. И месье Омон их не любил. И я тоже.

– И я не люблю. Но разве это значит, что ты должна рисковать жизнью?

– А как ты думаешь, что я должна делать? Ты их видела. Детей, которых мы помогали OSE [22] OSE (Oeuvre de secours aux enfants) – французская гуманитарная организация, помогавшая еврейским детям-беженцам. переправлять из Германии во Францию… Мы могли разве что обнять их и накормить супом. Их лишили родителей, и только потому, что у тех другая религия. Если мы можем помочь, нельзя стоять в стороне.

Конечно, они помогали. Стоять в стороне и ничего не делать значило отречься от Парижа, отказаться от сострадания, согласиться с тем, чтобы мир захватили чудовища.

– Насколько ты в это вовлечена?

Мама отпила глоток кофе.

– Немного. Всего лишь была доверенным лицом месье Омона. И помогала ему найти в толпе на Северном вокзале нужных людей. Одному человеку легко проглядеть красный шарф или зеленый берет. Потом он возвращался на вокзал и провожал меня домой, после того как выполнял задание. Но сегодня не вернулся.

– Он умер, мама.

– Умер? – Всего одно слово. Будто спустили петлю и ткань жизни распалась. Мама выставила вперед руку. – Не может быть…

– Я его видела. И передала несколько карт по его просьбе.

– Что? Что ты сделала?

Эстелла крепче сжала руку матери и рассказала ей, что случилось. Дом, кровь, театр, незнакомый мужчина, который обещал позаботиться о теле месье Омона.

– Думаю, он сдержит слово, – тихо сказала Эстелла.

– Теперь и ты замешана. – От ужаса лицо мамы лишилось всех красок. – Кругом шпионы. И кто знает, много ли времени осталось до того, как вермахт в полном составе будет здесь. – Мама набрала в грудь воздуха и выпрямилась. – Ты должна уехать из Франции.

– Никуда я не уеду.

– Уедешь. – В голосе мамы появились решительные нотки. – Тебе больше нельзя оставаться здесь. Если кто-то тебя видел сегодня вечером… – Она не договорила.

– Меня никто не видел.

– Если ты держала в руках карты, легко можешь кончить так же, как месье Омон. И в Париже ты так навсегда и останешься мидинеткой в мастерской, подобно мне. Я отправлю тебя в Нью-Йорк.

– Мне нравится быть мидинеткой в мастерской.

Нью-Йорк! Просто смешно.

– Не бывать тому. Посмотри на свое платье. Так шьют настоящие кутюрье. Война в самом разгаре. Скоро в Париже позабудут о моде.

– Что я буду делать в Нью-Йорке? – Эстелла старалась говорить непринужденно, как будто речь шла о шутке. Однако стоявшая перед глазами картина – тело месье Омона, распростертое на земле среди сорняков, и осознание того, как близко оказалась мама к опасности, заставили ее голос сорваться. – Я не хочу ехать одна.

– Придется. Месье… – Мама запнулась, ее глаза наполнились слезами. – Месье Омон попросил меня, еще несколько недель назад, взять на себя мастерскую, если с ним что-то случится. Наше ремесло умирает. Я должна не дать ему исчезнуть, должна сдержать обещание. И я сегодня не прикасалась к этим картам. А вот ты…

– Мне ничто не угрожает. – Она вспомнила слова незнакомца, сказанные ей в последний момент: « Бегите из Франции, если можете».

– Месье Омон тоже так считал.

Эстелла встала и нашла в буфете бутылку портвейна. Налила по бокалу себе и Жанне и мгновенно осушила свой, не в силах представить себе жизнь без мамы. Кто, как не она, разрешила ей сесть за швейную машинку в пять лет? Кто, как не она, приносила домой лоскутки ткани, чтобы Эстелла могла сшить еще больше фантастической одежды для своей тряпичной куклы? Кто, как не она, позволяла дочери по выходным и по вечерам, когда приходилось работать допоздна, сидеть у своих ног под столом и творить собственные версии цветков из обрезков материала?

Они все делали вместе, Эстелла и мама. Каждую субботу шли на рынок Лез-Аль и покупали еду на неделю. Каждое воскресенье молились в церкви Сен-Поль-Сен-Луи. Лежали бок о бок на единственной кровати, порой обсуждая, как Эстелла, Рене и Ютт развлекались в La Belle Chance, а порой засыпая мертвым сном, потому что Эстелла допоздна рисовала эскизы. У них никого не было, кроме друг друга. Никогда.

Иногда Эстелле хотелось иметь сестру, чтобы даже после ухода матери чувствовать, что у нее, к счастью, есть семья. Но это желание неосуществимо. Когда Жанна – не дай бог! – умрет, Эстелла останется одна. А отсутствие отца было единственной темой, которую мама никогда не обсуждала – кроме того факта, что он погиб в Мировую войну.

Эстелла вновь села и взяла маму за руку, ища поддержки.

– Корабли не выходят в море, – решительно возразила она. – Разве что пробраться в Геную… Но это невозможно.

– На прошлой неделе американский посол дал объявление в «Ле матен», в котором призвал всех граждан США немедленно отправляться в Бордо, где их будет ждать последний пароход до Нью-Йорка.

– Я гражданка Франции. Что мне с того?

Мама резко встала и пересекла маленькую квартирку, из которой большинство людей в здравом уме были бы рады сбежать: шестой этаж, ни водопровода, ни лифта, крошечные комнаты – одна спальня, кухня и она же столовая, стол в которой использовали чаще для шитья, чем для еды, оставшееся место занимает диван. Никаких красивых безделушек, лишь самое необходимое: чашки, тарелки, кастрюли, одежда и, конечно, швейная машинка. Однако это все, что они могли позволить себе на жалованье мидинеток.

Жанна достала свою boîte à couture [23] Коробка для швейных принадлежностей ( фр .). , старинную коробочку из букового дерева, – самую красивую в их жилище вещь. Литография на крышке изображала несколько диких ирисов, колышущихся на сильном ветру. Эстелле всегда казалось, что стебли изгибаются в танце и символизируют скорее непокорность, чем слабость и согласие подчиниться воле урагана. Мама открыла коробку, вынула иглы, серебряный наперсток, катушки ниток и тяжелые ножницы. На самом дне она нашла документ и протянула его Эстелле.

– У тебя есть американский паспорт.

– Что? – переспросила Эстелла.

– У тебя есть американский паспорт, – настойчиво повторила Жанна.

– Сколько ты заплатила за него? Кто поверит фальшивым документам, особенно сейчас?

– Паспорт подлинный.

Эстелла протерла глаза.

– Откуда у меня мог взяться американский паспорт?

Пауза длилась бесконечно. Когда мама наконец заговорила, Эстелла едва ли не физически ощутила, как некая струна натянулась и затем оборвалась.