Кинли Макгрегор - По приказу короля

— А если я откажусь?

— Вы опозорите себя, и я все силы отдам, чтобы сражаться против вас.

По глазам Генриха было понятно, как он отнесся к этим словам, Оба мужчины знали, что никто не сравнится в борьбе с Сином — даже Генрих.

— Ну что ж, тогда мы объявим вас Рейдером.

— Вы даете мне слово, Генрих? Вы оставите в покое Макнили?

— Да, мой старый друг. Я даю вам слово, что, до тех пор пока они будут удерживаться от дальнейших нападений на мой народ, я оставлю их в покое.

Син кивнул. Генриха, вероятно, можно было считать каким угодно человеком, но он, несомненно, был человеком чести.

— Охрана, взять его, — приказал Генрих.

Син без сопротивления позволил связать себе руки и увести себя. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что не посмел обернуться и посмотреть на жену. Он боялся, что, поступив так, не сможет вынести то, что его ожидало. Он любил ее сильнее всего на этом свете.

Но в своем затравленном сердце он знал: случилось то, чему суждено было случиться.

Калли пришла в ужас, увидев, как королевская стража схватила ее мужа и связала ему руки за спиной.

— Что они делают?

— Они забирают Сина, — прошептал Саймон.

— Что это означает? — Ее пронзил страх.

Саймон отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом, но она заметила, с каким страхом и болью он смотрел, как стражники усаживают Сина на лошадь, пока король снова занимает место в седле.

— Это означает, что он отказался назвать Генриху имя Дермота.

— Нет, — прошептала Калли с дрожью в сердце. — Почему он решил так поступить?

— Понятия не имею.

— Потому что он благородный идиот, — буркнул Лахлан. — Он собирается умереть вместо вашего брата.

У Калли остановилось дыхание от этих обрушившихся на нее слов.

— Стойте! — крикнула она вниз англичанам, увидев, как Генрих пустил лошадь вперед.

— Что вы сказали? — Генрих выгнул дугой бровь.

— Почему вы забрали моего мужа?

— Он признал себя Рейдером и, следовательно, будет казнен за покушение на нашу жизнь.

Ответ Генриха разбил на куски сердце Калли.

Нет, это не может быть правдой; должно быть, это какой-то ночной кошмар. И все же Калли знала, что все происходит наяву.

— Син здесь ни при чем, и вы это прекрасно знаете. — Калли смотрела на короля Генриха.

— Он сказал, что это сделал он.

— Он лжет, чтобы защитить… — Фраза повисла в воздухе, Калли остановила себя, не успев выдать брата.

— Скажите нам, миледи, кого он защищает? — Чрезвычайно заинтересовавшись ее словами, Генрих наклонился вперед в седле, а потом сказал самое жестокое из всего, что можно было сказать: — Каледония, если в вашем сердце есть хотя бы немного любви к мужу, назовите имя, которое нам нужно, чтобы сохранить мужу жизнь.

Выпрямившись, она посмотрела туда, где Син сидел на лошади, прямой, с гордо и решительно расправленными плечами. Калли никогда не выдаст Дермота, но она и не собиралась допустить, чтобы Син страдал за преступление, которого не совершал.

— Я хочу, чтобы моего мужа освободили. Немедленно.

— Тогда предложите нам другого, кто умрет вместо него, — самодовольно ухмыльнулся Генрих.

— Что я могу сделать? — Сходя с ума, она посмотрела на Саймона, лицо которого стало совершенно белым.

— Ничего. Генриху нужен козел отпущения. И это либо ваш брат, либо ваш муж, миледи. Другого выбора нет.

Прорычав непотребное ругательство, Юан схватил Дермота и собрался сбросить его со стены, но Лахлан и Брейден бросились к брату и, вырвав Дермота у него из рук, стали между ними обоими.

— Нет! — рявкнул Юан, стараясь дотянуться до Дермота, который теперь съежился за спиной Брейдена. — Я не собираюсь смотреть, как Сина убьют из-за дурака, у которого ума не больше, чем у стручка гороха.

— Успокойся, Юан. — Лахлан оттащил брата назад. — Никто из нас не хочет видеть Сина мертвым.

Слезы потекли по щекам Калли, когда ока увидела, что король повернулся спиной к ее замку и приказал остальным уезжать.

О Господи, нет! Калли задыхалась от возмущения, глядя, как увозят ее мужа — увозят на смерть.

Всю свою жизнь Син жертвовал собой ради спасения других. У него отняли детство, юность, свободу, саму душу, а теперь лишат и жизни. За что?

— О, Син, — прошеатала Калли и, повернувшись, посмотрела на людей, стоявших вместе с ней на стене, и на тех, кто стоял внизу, во внутреннем дворе. Теперь, когда Астера не стало, это был ее народ. Она станет их предводителем, потому что нет никого другого, кто мог бы занять место главы клана Макнили.

«Какова твоя первая обязанность?»

Ей послышался отцовский голос, и она болезненно ясно вспомнила его девиз: «Под защитой моей силы».

Это был девиз ее клана, девиз, с которым выросли она и Дермот, и впервые в жизни Калли по-настоящему осознала эти слова.

Никто не запугает Макнили. Калли поняла, что скорее умрет, чем увидит, как ее Син приносит себя в жертву ради спасения ее брата.

Сердце Калли наполнилось внутренней силой и уверенностью, взявшимися непонятно откуда, и она ушла со стены.

— У меня есть план, — объявила она мужчинам. — Лахлан, мне нужна помощь.

— Очевидно, ваша жена уже отказалась от вас, — заметил Генрих, скача рядом с Сином.

Син не стал показывать Генриху, как сильно задели его эти слова. Он никогда не признался бы никому, и даже самому себе, что на самом деле хотел бы, чтобы она его остановила. До самого последнего момента, пока замок не скрылся из виду, он все же мечтал услышать, как Калли кричит, что слишком сильно любит его, чтобы позволить ему умереть, что сделает все, чтобы спасти его.

Но это была только мечта, и Син это прекрасно понимал.

— Она делает то, что должна делать, чтобы защитить свой народ, как и некто другой, кого я знаю.

— Мы никогда не думали, что увидим, как вы жертвуете собой ради вонючего шотландца, — фыркнул Генрих. — Скажите нам, Син, что заставило вас так измениться?

Син ничего не ответил, просто не мог.

Что заставило его так измениться? Нежная улыбка обаятельной девушки, проникшая глубоко в его мертвое сердце и возродившая его.

Закрыв глаза, Син вызвал в памяти лицо Калли и не отпускал его от себя.

То, что он сделал, он сделал ради нее. И теперь Калли сможет получить мир, который так много для нее значит. Дермот больше никогда не осмелится поднять людей Макнили против Англии, и народ Калли будет цел и невредим. Кровопролития больше не будет.

Генрих медленно выдохнул и заговорил без холодной королевской официальности:

— Син, не вынуждай меня это делать. Ты единственный человек, которого я на самом деле не хочу убивать. Ты должен уступить, чтобы я мог спасти твою жизнь.

— Я не могу этого сделать.

— Не можешь или не хочешь?

— Не хочу.

— Будь ты проклят!