Дебора Мартин - В плену сомнений

— Добрый день, друзья. Я очень рад быть сегодня с вами.

В наступившей затем тишине то тут то там сльшались глухие, злобные реплики недовольных. Воган заглянул в свои листки, затем с мрачным видом оглядел комнату, отыскивая глаза Джулианы. Она вновь улыбнулась ему, надеясь, что это поможет Рису обрести уверенность в себе.

Вдохновившись ее поддержкой, он расправил плечи и окинул взглядом аудиторию так, словно бы хотел заглянуть в душу каждому.

— Я человек без отечества, — произнес он певучим голосом по-валлийски. От этого приятного и звучного голоса, словно эхо, прокатившееся в горах, повеяло теплом и силой. Воган приветливо кивнул одному из самых ярых своих противников в толпе: — Без отечества, как ты… и ты… — Еще кивок кому-то, кто сидел позади всех. — И ты…

Мельком взглянув на Джулиану, он продолжал:

— А почему у нас нет отечества? — Пауза. — Не потому, что мы позорно позволили англичанам сделать из нас заложников своих собственных законов, словно ярмо, сковавших нас по рукам и ногам. Не потому также, что англичане навязали нам свою церковь, хотя это тоже наш позор. Но главное не в этом. Главное в том, что нас лишили нашего родного языка.

По мере того как Воган развивал свою мысль, он все больше воодушевлялся и теперь яростно потрясал перед настороженной толпой пачкой зажатых в руке бумаг.

— Когда мы продаем свой скот, то на каком языке, я вас спрашиваю, получаем мы купчую?

От молчания, воцарившегося в комнате, у Джулианы перехватило дыхание. Кто-то в первом ряду не выдержал и крикнул:

— На английском!

На лице Вогана мелькнула холодная, многозначительная улыбка:

— Верно. А когда вы хотите отыскать в библиотеке сборник поэзии, то на каком языке он обычно составлен?

— На английском! — хором ответили ему несколько голосов. Чувствовалось, что аудитория начинает понемногу проникаться симпатией к оратору. Теперь на смену враждебности на лицах некоторых появился интерес.

— И это верно. — Улыбка исчезла с его лица, и голос окреп. — А когда в суде мы хотим защитить свою честь, на каком языке звучит приговор нам?

— На английском! — раздались крики.

Он кивнул, ожидая, пока смолкнет шум.

— На английском. Не на родном нам языке, языке наших предков, а на проклятом языке, который нам навязали силой. — Взгляд Вогана медленно скользил по лицам замерших в ожидании слушателей. — Вам, наверно, придет в голову вопрос: «Почему это он вдруг заговорил о языке на политическом собрании?» Может быть, многим здесь нет дела до того, на каком языке говорят богатые землевладельцы да судейские, ведь на милом всем нам валлийском еще говорит простой люд. — Теперь в голосе Риса звучала горечь. — Кто мне может точно сказать, сколько же валлийцев в Кармартене больше не говорят сегодня на языке своих предков? — Подавшись вперед, он тихо продолжал: — Мой отец отправил меня в учиться в Англию — сперва в Итон, затем в Оксфорд, потому что свято верил, что все спасение — в англичанах, что они замолвят за нас словечко в правительстве, если мы будем послушно следовать их законам, говорить на их языке.

Он с силой ударил кулаком по кафедре.

— Но, черт возьми, отец горько ошибался! Говорю вам, он ошибался и умер потому, что слишком верил в англичан!

Джулиана почувствовала едва уловимую боль в его голосе и твердо решила, что выслушает все до конца, какой бы болезненной ни была правда.

— Мой отец умер, — продолжал Воган, — и умер он потому, что лишил себя родины… и своего языка. — С восторженным блеском в глазах присутствующие впитывали в себя каждое слово оратора. — Нетрудно догадаться, на каком языке написал он свои предсмертные строки…

— На английском, — словно эхо выдохнула толпа, внимая каждой интонации его голоса.

— Верно. На английском. — Воган с силой сжал рукой край кафедры, и его взгляд сверкнул решимостью. — Доколе же язык валлийцев будет оставаться лишь приятным воспоминанием для нас с вами, уже почти забывших ратные подвиги наших предков? Доколе Уэльс обречен оставаться всего лишь одним из многочисленных графств Британской империи, английским и душой и сердцем?

В ответ послышались ободрительные крики. Тем временем голос оратора, словно боевой рог, звучал в тесно набитой комнате:

— Я утверждаю, что тот, кто забыл язык своих предков — отныне лишь презренный раб! — Восторженный гул пробежал по рядам. — Я утверждаю, что Уэльс, словно огнедышащий дракон, пал, обессиленный, от руки англичанина, лишившего его своего могущественного языка. — Воган на секунду замолчал, обводя слушателей мрачным и решительным взглядом. — Я спрашиваю вас, мои соотечественники, будем ли мы и дальше терпеть эту несправедливость?

— Нет! — Десятки голосов прозвучали как один.

— Позволим ли мы им затоптать нашу гордость?

— Нет! — И сотни сжатых в гневе кулаков взметнулись над толпой.

Победоносная улыбка осветила лицо Вогана, ибо теперь он ясно чувствовал свою силу над аудиторией. Даже Джулиана, замерев в восхищении, с жадным нетерпением ждала продолжения. Когда волна гнева накатила и спала, каждый из слушающих почувствовал себя вдвое сильнее, увереннее, чем прежде.

— Вот почему я призываю вас последовать примеру наших друзей из Америки.

Зал на мгновение замолк. Потом послышались протестующие крики. В Уэльсе многие сочувствовали колонистам, боровшимся за свою независимость, однако многие воину осуждали и считали сочувствие американцам делом крамольным. Джулиане не раз приходилось слышать, как отец утверждал, что война с колонистами будет стоить обеим сторонам огромных жертв и средств.

Теперь Джулиана видела, что в руке Вогана, высоко поднятой над головой, зажата какая-то брошюра.

— Может быть, кое-кому из вас уже доводилось слышать о нашем соотечественнике Ричарде Прайсе, неоднократно писавшем о войне за независимость в Америке. Так вот, в своих «Заметках о гражданской свободе, справедливости и политике в войне с американскими колонистами» он заявляет, что естественные права человека выше, чем навязанный ему закон. — Он помолчал. — Я тоже подписываюсь под этими словами. Я верю, что власть в Уэльсе скоро будет принадлежать всему народу, а не горстке богатеев-землевладельцев.

Такое заявление, да еще из уст сына помещика, пусть и разорившегося, было встречено недоуменным молчанием аудитории. Однако оратор не обратил на это ни малейшего внимания и спокойно продолжал:

— В американской декларации об учреждении Независимых Штатов утверждается, что «не подлежит никакому сомнению то, что все люди от рождения равны». Здесь же, в Англии, мы, валлийцы, далеко не можем считать себя равными нашим английским господам.

— Верно! — раздались из толпы крики одобрения.