Андрей Ненароков - Юность крейсера

– Ничего, Алеша, вставишь себе золотые. Слава Богу, что живыми удалось уйти.

Увидев огоньки стоявших на рейде кораблей, Нечаев, рассмеявшись, сказал:

– Нам надо было, как следует тряхнуть эту старую ведьму–сутенершу и потребовать неустойку за испорченный вечер. – В ответ на его реплику Каневской прошипел что-то непонятное, и Александр продолжил. – Ну да, тебе, конечно, незачем возмущаться. Ты ведь успел насладиться прелестями прекрасной неаполитанки! Не то что я, грешный.

Сегодня смерть промелькнула стальным лезвием всего в нескольких дюймах от Нечаева, но ему было весело. От пережитого приключения лейтенант чувствовал прилив сил и бодрости, что мог своротить горы. Катер с «Осляби» еще покачивался у причала.

– А мы уже хотели отчаливать, думали, что вы загуляете до утра, – приветствовали их офицеры, курившие на палубе катера.

Каневской промолчал, прижимая платок к разбитым губам, а Нечаев, съязвив, что итальянки сегодня плохо припудрили свои носики, приказал матросам отдать швартовые.

Утром Алексей, сидя в каюте с зеркальцем в руке, рассматривал свое опухшее лицо: ухо посинело, передние зубы шатались при малейшем прикосновении, набухшая в капельках кровоподтеков верхняя губа делала из него подобие вурдалака. Вчера Каневской боялся, что лишится зубов, но корабельный врач, осмотрев мичмана, обрадовал его, сказав, что до свадьбы все заживет и, дав кучу порошков, прописал постельный режим. Как будто Каневской с таким побитым лицом собирался ходить по палубе или отправиться в город.

Целый день Алексей отлеживался в каюте, читая Бальзака «Блеск и нищета куртизанок», пытаясь понять тонкости продажной любви.

Под вечер навестить друга приехал сменившийся с вахты Бортнев.

– Зачем вы с Нечаевым забрели в такие трущобы? – укоризненно говорил подпоручик. – Туда, наверное, человек в приличном костюме и днем опасается показываться. Как поедешь на берег с Сашкой, вечно в какую-нибудь авантюру попадешь!

Каневской отмалчивался, не желая спорить, но когда Михаил принялся обвинять Нечаева, возразил:

– Да если бы не Саша, меня, может быть, и в живых уже не было.

– Если бы не он, ты и не попал бы в такую историю.

– Перестань, Миша, я не хочу никого винить, – недовольно произнес Алексей. – Извини, но я не такой рассудительный человек, как ты. И считаю, что лучше хорошо кутнуть, чем вздыхать постоянно от любви к какой-нибудь курсистке.

Бортнев обиделся и уехал на «Аврору». А Каневской, когда совсем стемнело, решил прогуляться на свежем воздухе. Тихонько ступая по палубному настилу, он прошёлся вдоль борта и услышал, как за шлюпками разговаривают матросы.

– Что-то вашего мичманка сегодня целый день видно не было. На берег что ли убыл?

– Нет, – ответил знакомый голос. – Фельдшер мне сегодня сказывал, что мичману вчера в городе морду набили. Так он нынче из каюты носу не кажет, как медведь зимой из берлоги.

– Вот тебе и господа офицеры! Тоже, видно, выпить не дураки и кулаками помахать, ну прям, как мы, матросы.

Алексей хотел, наорать на матросов, но потом, улыбнувшись над комичностью ситуации, отправился в каюту дочитывать роман.

Глава 3

Новый тысяча девятьсот четвертый год справляли на Красном море, затем ушли в Джибути, где даже зимой стояла жара в тридцать градусов. Уже целый месяц эскадра не могла выбраться на простор Индийского океана из-за маленьких номерных миноносцев, на которых постоянно текли котлы и ломались машины.

– И зачем мы тащим с собой на Тихий океан эту рухлядь? – возмущенно говорил Нечаев про эти миноносцы. – Дальность плавания маленькая, мореходные качества ужасные, вооружение слабое и к тому же постоянные поломки.

– Это для того, Саша, чтобы было меньше свободного места в гавани Порт-Артура, – постарался дать ответ Бортнев на риторический вопрос друга.

– Без этих миноносцев «Аврора», «Ослябя», «Дмитрий Донской», «Алмаз» и эскадренные миноносцы давно были бы на Дальнем Востоке, и мы с тобой, Мишель, не страдали бы от этой ужасной жары.

Дни летели, а эскадра, занявшись щелочением котлов, не двигалась с места. Над кораблями стоял постоянный свист от сбрасываемого пара, и офицеры стремились укрыться в каютах или съехать на берег.

Нечаеву, исполняющему сегодня обязанности вахтенного офицера, приходилось выслушивать этот свист. Стоя у трапа и покуривая папиросу, он рассматривал берег в бинокль. Катер с «Осляби», выгрузив на пристани офицеров, вдруг сразу отошел от причала и направился обратно к броненосцу. В бинокль лейтенант даже разглядел Каневского, возвращающегося на корабль.

«Что это Алеша забыл? Помчался назад, словно его ужалила пчела», – подумал Александр.

Вскоре над флагманским броненосцем взвился сигнал: капитанам кораблей прибыть к адмиралу. Как гром среди ясного неба пронесся слух, что началась война с Японией.

С берега вернулись офицеры и привезли свежие французские газеты, в которых было напечатано, что в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое января японские миноносцы атаковали русскую Тихоокеанскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура. Выведено из строя три русских корабля, о потерях с японской стороны не сообщалось.

Нечаев в возбуждении ходил по палубе, сжимая и разжимая кулаки. С детских лет он мечтал о морских сражениях, представляя себя отдающим приказы среди грохота пушек. Его корабль шел на абордаж, и он первым прыгал на чужую палубу и срывал вражеское знамя. И вот наконец-то война, то, к чему он готовился всю свою жизнь, началась.

«Как жаль! Как жаль! Что я сейчас не в Порт-Артуре», – думал Нечаев.

Вечером все офицеры крейсера, свободные от вахты, собрались в кают-компании. Были откупорены бутылки с лучшим шампанским. Пили за победу русского флота и кричали «ура».

– Если наша эскадра выйдет сегодня на Дальний Восток, – говорил старший офицер Небольсин, – даже идя экономичным ходом, уже через месяц «Аврора» сможет обстреливать японцев в Желтом море.

– Тогда мы бы наказали японских макак за их подлое нападение без объявления войны, – кричал перепивший подпоручик Бортнев.

Офицеры расползлись по своим каютам под утро пьяные и возбужденные, как мужики перед кулачным боем «стенка на стенку». На следующий день они набросились на утренние газеты, которые рябили заголовками о начавшейся войне. Правда, из них удалось установить только то, что японским миноносцам удалось подорвать два броненосца и один крейсер, о потерях с японской стороны сведений не было. В вечерних газетах появились статьи о геройском бое крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец».

В этот вечер в кают-компании было уже не так весело, как вчера. Сообщения о неожиданных потерях первого дня войны ошеломили офицеров. Сидевший в кресле-качалке Бортнев вслух перечитывал французскую газету, вольно переводя и добавляя красочные эпитеты: