Шарлин Рэддон - Навеки моя

Рассеивающая линза, чтобы оставаться прозрачной, требовала чистки и полировки каждый день, но Эри слишком устала, чтобы выполнять еще и эту работу. Зная, что она должна осмотреть все, чтобы убедиться, что маяк работает нормально, она заставила себя подняться вверх по лестнице. Как только она ступила на платформу, идущую вокруг медленно вращающейся линзы, сильный луч света едва не ослепил ее. Она закрыла глаза руками, чтобы защититься от ослепляющего луча, не зная, что в этот самый момент камень, выпущенный бушующими волнами, уже летит в нее.

Бартоломью благословлял ветер, который разогнал туман и дал им возможность работать быстрее – расчищать завал на дороге. Поскольку он был единственным, кто хоть когда-то в жизни работал с древесиной, то на то, чтобы распилить бревно и откинуть его части с дороги, подсовывая под них толстые ветки и используя их как рычаги, ушел почти целый день. Работа продвигалась медленно, и люди проклинали этот лес и придорожный папоротник.

Еще до того как они закончили, вновь подул сильный ветер и закапал дождь. Сухая одежда, которую они надели только утром уже промокла до нитки.

Расстроенные и ворчащие люди продолжали свой путь.

Камень разбил стеклянную стену, осыпав все вокруг градом осколков. Эри вскрикнула и попыталась закрыться руками от стекла. В этот момент она получила удар в бедро, такой сильный, что он сбил ее с ног. Камень скатился с платформы, ударил одну из нижних призм линзы и подкатился к ее ногам.

Эри в отчаянии застонала. На бедре у нее точно будет синяк, а блуза и рубашка были порваны во многих местах. Но больше всего она беспокоилась за разбитое стекло. Хотя запасные стекла специально для таких случаев лежали на складе, она и представить не могла, как его вставлять.

Слава Господу, сама драгоценная линза почти не пострадала. Маяк продолжал работать.

Эри пошла вниз – подыскать что-нибудь, чем можно закрыть дыру в окне, пока не будет вставлено новое стекло. Все, что она нашла, была стопка старых газет. Но они никак не годились для этой цели. Не найдя ничего лучшего, она взяла их в охапку и понесла наверх. Эри попыталась закрыть дыру несколькими слоями бумаги так плотно, как это только возможно. Когда она закончила, все ее руки были в ссадинах от разбитого стекла.

А над ее головой по железной кровле гремел ветер, выгибая железные листы то в одну, то в другую сторону. Море кипело, как котел старой ведьмы. В бриллиантовом свете гигантского фонаря Эри видела, как на поверхности волн вздымаются буруны пены. На протяжении этой долгой ночи море бросало в маяк еще несколько камней. Они с грохотом бились о стены, но ни один из них больше не попал в стекло. Эри была благодарна и за это.

Она знала, что в полночь ей снова придется идти за керосином. Сейчас, в шторм и туман, маяк горел день и ночь, расходуя гораздо больше топлива, чем обычно, когда днем огонь тушили. Ее дорога будет холодной, мокрой и опасной. Сначала она хотела обмотаться в одеяло, но потом подумала, что сухое одеяло понадобится ей больше, чем та защита от дождя и холода, которую можно достичь лишь на короткое время.

Ей показалось, что прошла вечность, когда она наконец втянула ведра с керосином внутрь маяка и упала на пол от усталости. Понимая, что она должна быстро сменить одежду и согреться, Эри поднялась уже через несколько секунд и попыталась найти одеяло. Всю ночь она беспокоилась о своих пациентах, которые остались в доме совсем одни, но резкий ветер и отсутствие одежды делали крайне затруднительной любую ее попытку добраться до дома до того, как стихнет шторм.

В предрассветный час она проснулась, почувствовав, что линза перестала вращаться.

– Пожалуйста, – кричала она в изнеможении и растерянности, – не надо больше проблем!

Но никто ее не слушал. Она заново завела механизм, но он не заработал. Линза так и осталась без движения. После нескольких минут безрезультатной работы Эри осознала, что линза может вращаться, только когда она сама будет вращать ее вручную.

Рассвет принес только небольшое прояснение неба и никакого облегчения в ее труде. Шторм немного поутих, но не настолько, чтобы она могла покинуть маяк.

Мышцы ее натруженных рук болели, как и ушибленное бедро, на котором появился огромный синяк. Занозы от деревянного мостика, ожоги от веревки, за которую она держалась, и ссадины от битого стекла жгли ее руки так, что она не могла ни к чему прикоснуться. Бессонница и беспокойство за Причарда и Сима не давали ее сомкнуть глаза. Веки болели так, как будто кто-то засыпал под них песок. Но она все равно поворачивала, поворачивала и поворачивала фонарь.

Когда ей захотелось в туалет, то она остановила движения линзы и сбежала вниз на второй этаж. Потом она выпила немного воды, запасы которой хранились на маяке, и снова потащила свое уставшее тело вверх по ступенькам.

Дождь монотонно стучал по металлической крыше и стеклянным окнам, но ветер был уже не такой сильный, как в предыдущие дни. Эри размышляла, стоит ли ей потушить маяк, когда услышала далекий звук. «Опять дух Хестер», – сказала себе Эри. Но голос был глубокий и мужской, а не высокий и пронзительный, какой был у Хестер.

Кто-то выкрикивал ее имя.

И лай. Она услышала собачий лай. Отвернувшись от линзы, она всматривалась вдаль сквозь легкую дымку. Там, по мостику, шли два человека и Аполлон.

Оба они показались ей знакомыми, но это были не Причард с Симом. Один был плотный, а второй высокий и…

Слезы брызнули у нее из глаз, сердце ее наполнилось радостью, а его имя застыло у нее на губах. Она припала лицом и ладонями к запотевшему стеклу, как в детстве, и беззвучно зарыдала.

Бартоломью! Бартоломью! Бартоломью!

При виде Бартоломью, идущего к маяку, Эри забыла о своей порванной одежде. Она забыла о навалившихся на нее обязанностях смотрителя, забыла о боли, которую причиняло ушибленное бедро, о стертых коленях, о поцарапанных руках. Забыв обо всем и только помня о своей отчаянной любви к нему, Эри сбежала вниз по ступенькам и открыла дверь. Не чувствуя ни яростного ветра, ни ледяного дождя, она побежала дальше по деревянным ступенькам, ведущим к верхнему утесу.

Он увидел ее и помахал ей рукой.

– Господи, – прошептал он, глядя на растрепанную женщину, бегущую к нему. Та немногая одежда, которая еще оставалась на ней, была порвана и перепачкана. Ее волосы беспорядочно ниспадали на ее обнаженные плечи и спину. Рубашка на одном бедре была разорвана, а на коже виднелся большой красновато-коричневый синяк. У Бартоломью в голове появилась ужасная мысль: «Похоже, она упала с этого проклятого утеса, а потом долго выползала наверх».

– Иди к ней, – сказал человек, стоящий рядом с ним.