Карен Рэнни - Моя безумная фантазия

Мэри-Кейт услышала позвякивание металла, дрогнуло стекло, и наступила благословенная темнота.

— Что еще? — спросил Арчер.

— Тишина. От звуков боль усиливается.

Тихое движение, почти бесшумное. Мэри-Кейт поняла, что Сент-Джон сел рядом, только потому, что он отодвинул ее юбки. Потом — и это повергло ее в состояние шока — взял ее за плечи и мягко, но настойчиво заставил положить голову ему на колени. В высшей степени предосудительно. Дерзко. Недопустимо. Какое облегчение!..

Правой рукой она ухватилась за его колено, чтобы удержать равновесие. Еще одно действие, достойное осуждения. Арчер положил ладонь ей на лоб, убрал влажные пряди с висков. Видимо, надо воспротивиться? И тогда ее голова не будет покоиться на его коленях, щека перестанет ощущать уже ставшее знакомым тепло, движение мышц, очертания тела под тканью…

Покачивающийся экипаж, колени, на которых она отдыхала, приглушенное дыхание, пульсация в голове — все соединилось и превратилось для Мэри-Кейт в вереницу бесконечных минут, пока они ехали в темноте. — Мы уже почти приехали. Уже скоро… Скоро, скоро он будет здесь! Она не вынесет этой радости.

Лес вокруг нее пел о весне. Сквозь зелень травы пробивались желтые цветки крокуса, птицы кормили крикливых птенцов, рыхлая земля под ногами пахла сырой зимой и плодородием самой природы.

Алиса подобрала юбки и закружилась на траве, чувствуя себя юной и беспечной, как ребенок, очарованный обещаниями весны. Она засмеялась: глупая и до самозабвения влюбленная!

Он ждет ее! Она должна бежать к нему. И снова поведать о своей самой сокровенной тайне…

— У вас есть настойка опия, чтобы снять боль?

— Нет.

— А вы не взяли с собой дурацкого тонизирующего средства того врача?

— Я не стану его принимать, — сказала Мэри-Кейт и попыталась повернуться.

Он остановил ее, положив ладонь ей на голову. Волосы у нее были мягкие, кудрявые, так и хотелось их погладить. Не сдвигая ладони, Арчер запустил пальцы в густые кудри, не осознавая, что жест, которым он хотел ее успокоить, превратился в ласку.

А Мэри-Кейт позволила себе наслаждаться бессознательными поглаживаниями, не чувствуя никакой вины. Они оставались так некоторое время, плененные молчанием и не спешившие его нарушать.

— Мне уже лучше. Правда, — сказала наконец Мэри-Кейт.

Он отпустил ее, и она села, поспешно перебравшись в свой угол.

— И часто это случается?

— Достаточно часто.

— А именно?

В его голосе прозвучала особая, предостерегающая нотка, которую Мэри-Кейт уловила и которой подчинилась. У нее не было настроения сопротивляться: что-то давило на нее, похожее на печаль, но жалящее, как зависть.

— Раз в день, иногда два.

— Доктор Эндикотт не дал вам никакого лекарства?

— Я его не просила. Он прописал бы еще одно тонизирующее средство или что-нибудь другое не менее ужасное.

— До столкновения у вас, видимо, не было головных болей? — В каждом слове таилось раздражение.

— Уверяю вас, были.

— Но не такие?

— Вы пытаетесь определить степень вашей вины? — Она улыбнулась, что причинило ей мучительную боль.

— Я вполне признаю свою часть вины, мадам.

— Но не потому, что я этого требую. Мэри-Кейт не совсем понимала, почему он так зол на нее. Потому что пожалел? Потому что ей было плохо, а он погладил ее по волосам, невольно смягчившись?

Вспышка света, и фонарь снова загорелся, настолько ярко, что она отвернулась.

— Где Алиса? Мы так и не разобрались в этом вопросе.

— Вы опять за свое? Почему вы думаете, что я знаю, где ваша жена?

— Из-за предостережения, с которым вы обратились к Джереми, естественно. О какой опасности вы говорили, мадам? Алиса собирается извести меня? Или кто-то из членов моей знаменитой семьи вступил с ней в заговор, желая убить меня и таким, образом отобрать у Сент-Джо-нов мои богатства?

Ей хотелось закрыть глаза, переждать нестерпимую боль, но его вопросы были столь нелепы, что она не могла не ответить:

— Тогда зачем она захотела, чтобы я вас предостерегла? В последний момент изменила свое решение? С трудом верится, не так ли? Алиса не может одновременно быть злоумышленницей и спасительницей.

Лицо Арчера потемнело, глаза стали безжизненными.

— Чего же она хочет? Развода или денег? Или того и другого?

Еще одна минута напряженного молчания, и ей показалось, что экипаж начал замедлять ход. Несколько отрывистых возгласов кучера подтвердили ее догадку. Мэри-Кейт с надеждой подумала о передышке: все что угодно, только не замкнутое пространство и компания Арчера Сент-Джона.

Когда экипаж остановился, она приподнялась, чтобы открыть дверцу, не дожидаясь, пока лакей развернет подножку. Арчер подался вперед и сильной рукой схватил девушку за локоть, не давая ей сбежать.

— Если скажете, я вам хорошо заплачу. Если раскроете подробности заговора, моя щедрость превзойдет все, что пообещала вам Алиса.

В крепкой хватке Мэри-Кейт ощутила скрытую угрозу. Она потерла пальцами свободной руки висок. Нет, не надо! Боль нарастала.

Помоги ему…

— Вы не понимаете? Я никогда не встречалась с вашей женой.

Она дотронулась кончиками пальцев до его груди. Этикет и приличия этого, разумеется, не допускали. Мэри-Кейт показалось, что она коснулась раскаленной плиты, ощущение жжения длилось одну секунду. Она не убрала пальцы, словно заявляя свои права и защищая его. Ей хотелось утешить его, потому что слова, которые она собиралась произнести, по ее глубокому убеждению, отражали правду:

— Простите, но, к моему огромному сожалению, я уверена, что ваша жена умерла. Я думаю, она является мне.

Она не казалась ненормальной, с другой стороны, Арчер не был уверен, что смог бы распознать безумца. Разумеется, если это не был он сам — на протяжении последнего года. Он не находил в ней тех признаков, которые с такой легкостью обнаруживал у себя, — покрасневшие от бессонницы глаза, дрожащие пальцы, слабость во всем теле. И самое главное — в глазах женщины не отражалось ни тени сомнения, ни на секунду не возникла безумная мысль, будто он способен убить Алису, сам того не ведая.

Она, эта Мэри-Кейт Беннетт, кажется полной самообладания, глаза у нее ясные, в ней нет немощи, лицо сдержанное, и только слабая улыбка кроется в уголке губ. Сумасшествие? Или отвага?

— А вы смелая!.. — пробормотал Сент-Джон, и легкий ветерок отнес его слова прочь, словно приветствуя их прибытие в Сандерхерст.

Порыв ветра стал единственным движением, оживившим эту странную картину. Заляпанный грязью после многочасового пути экипаж, кучер, увещевающий уставших лошадей, он и Мэри-Кейт, застывшие на миг. Его ладонь сжимает ее локоть, она выставила вперед ногу, чтобы сделать следующий шаг; ласковый ветерок играет в ее волосах.