Пэм Розенталь - Служанка и виконт

Мари-Лор смущенно улыбнулась Жанне, которая рассматривала ее туалет с необычным интересом.

— Очень мило. Вам надо надеть что-нибудь яркое на шею. Что-то блестело и переливалось в ее руке.

— Примерьте. Это подарок от матери Жозефа.

Мари-Лор изумленно посмотрела на цепочку тонкой работы и изящные подвески со сверкающими бриллиантами, матовыми опалами и сапфирами, напоминающими цвет неба перед восходом солнца.

— О нет, мадам, — прошептала она, — я не могу. Я хочу сказать, — добавила она, пытаясь скрыть смущение за шуткой, — вы думаете, что это не нарушит впечатления «простой молодой девушки», которое я должна производить?

— Этого я не могу вам сказать. Но думаю, это полностью соответствует глубине и решительности вашего характера. Поэтому вы меня очень обяжете, если примете это.

— Обязательно, мадам. — Мари-Лор повернулась и наклонила голову, чтобы маркиза могла застегнуть колье. — Благодарю вас, мадам.

— Оно ваше, Мари-Лор, в благодарность за то, что научили меня любить.

Конечно, Мари-Лор не могла принять колье. Даже взятое на время, оно вызывало у нее трепет.

Оставшись одна, Мари-Лор, стоя у зеркала, в последний раз долгим и оценивающим взглядом окинула себя. Как приятно снова обрести тонкую талию. Она словно стебель цветка возвышалась над пышными шелковыми юбками. Талия казалась слишком тонкой и хрупкой, чтобы поддерживать тяжесть ее почти оголенной груди. На шее холодным блеском светились бриллианты, медные локоны падали на обнаженные плечи, касаясь пышных сборчатых рукавов.

«Золушка, готовящаяся к балу». Она пожала плечами (туго зашнурованный корсет позволял хотя бы это) и сделала гримаску от этого сравнения. Она могла бы вообразить себя Золушкой, но Мари-Лор никогда не выйдет замуж за принца.

Ибо жизнь — это не волшебная сказка, в которой исполняются три желания. Ей дарованы день без веснушек и возможность познакомиться с послом, но что касается «и они жили долго и счастливо» («Не убивай его, Жозеф!») — то правда (правда Жиля, правда Арсена) была до боли очевидна.

И правда была в том, что просто любить кого-то — недостаточно. Слишком много ненависти и несправедливости, как стены Бастилии, стояло между ними.

Мари-Лор грустно улыбнулась своему отражению в зеркале. Завтра все будет по-другому. Но она подумает об этом завтра… завтра.

— Месье де Калонн. Мадам Гельвеции. Аббат Морель и маркиз и маркиза де Лафайет. Месье Карон де Бомарше.

Месье и мадам Лавуазье… позвольте представить вам мою гостью мадемуазель Берне…

Представления следовали одно за другом. Поразительно, но знаменитые имена обладали настоящими лицами и телами. Мари-Лор испытывала удовольствие, улыбаясь, смущенно отвечая на комплименты и даже немного флиртуя.

Она помогла маркизе провести гостей в парадную гостиную, расписанную картинами на мифологические сюжеты. Кресла были расставлены так, чтобы группы гостей могли беседовать. Лакеи разносили бокалы с шампанским и чашки с чаем, учитывалось предпочтение доктора Франклина. Но ни посол, ни Жозеф пока еще не появлялись.

Между банкирами, чиновниками и экономистами возник спор. Маркиза вмешалась, чтобы успокоить страсти, и не допустила, чтобы разногласия переросли в яростную ссору.

— Идите сюда, Мари-Лор, — позвала ее мадемуазель Бовуазен, вокруг которой собралась группа совсем других людей: красивых, чересчур разряженных, с выразительными лицами и вызывающими жестами, явно требовавших к себе внимания. Актеры, некоторые из них участвовали в пользовавшейся бешеным успехом «Женитьбе Фигаро». — И таким образом, — с воодушевлением закончила мадемуазель Бовуазен свою историю, — она оказалась одна лицом к лицу с убийцей барона Рока. — Актеры зааплодировали, но их аплодисменты заглушил шум, неожиданно поднявшийся у дверей.

«Папа!»

«Посол! Доктор Франклин!»

Громче других звучали восторженные вопли молодых дам. Но и солидные люди постарше тоже потянулись к входу. Маркиза поспешила навстречу гостю.

Не будь американский посол таким высоким, то окончательно бы утонул в море кружев, шелков и поцелуев. Удивительно прямой для своих семидесяти восьми лет, он был одет в темно-красный камзол, без каких-либо украшений. Седые жидкие волосы падали на плечи, его знаменитые очки сползали на кончик носа. «Даже и не скажешь, что у него подагра, — подумала Мари-Лор, — если бы не заботливый молодой человек, держащий его под руку. Внук или секретарь, как сказал один из актеров».

— Вы не хотите быть представленной ему? — повернулся к ней драматург Карон де Бомарше.

— О да! — выдохнула Мари-Лор. — О, пожалуйста, месье! Казалось, вся комната устремилась к Франклину, и они продвигались медленно. Драматург взял Мари-Лор под руку и поставил в очередь с другими гостями, желавшими поздороваться с послом.

— Аристократы, — проворчал он, оглядывая окружавшую их толпу, — это большие дети, ищущие бесконечных развлечений. Я создал распутного хозяина Фигаро, так что можете мне поверить. Но я — взрослый: я купил «де» к своему имени и знаю цену ливра и женщины. Когда вы надоедите вашему виконту, пожалуйста, навестите меня.

Мари-Лор заставила себя сохранить холодный, равнодушный вид. Вот каково, сказала она себе, быть общепризнанной любовницей Жозефа.

— А, да это Бомарше, — дружелюбный голос прервал ее размышления, — один из творцов нашей революции.

Мужчины обнялись, а окружавшие их дамы щебетали и чирикали, как стая птичек на фруктовом дереве.

— Но что вы имеете в виду, папа? — спросила изящная блондинка. — Как месье Карон де Бомарше может быть творцом революции? Революция — не пьеса.

— Дамы, дамы, — запротестовал посол, — вы можете все сразу целовать меня, но мой французский слишком плох, чтобы я мог понять вас, когда вы говорите все сразу. А что касается нашего дорогого Бомарше… — начал он и вдруг заметил выражение лица Мари-Лор, — то я думаю, что эта новая мадемуазель знает, что я хотел сказать.

Бомарше поспешил представить Мари-Лор.

— И мое замечание, мадемуазель Берне? — спросил посол.

— Это было так же ясно, как и остроумно, месье Франклин. Месье Карон де Бомарше заготавливал оружие и продовольствие для американских колоний еще в 1776 году, когда это было непопулярно и опасно делать. А поскольку это одно из его лучших дел (и возможно, самых благородных), то он заслуживает называться творцом — в смысле родоначальником — революции в вашей стране.

Бомарше подмигнул девушке. Как бы извиняясь.

— Откуда вы узнали о нас так много, мадемуазель? — спросил месье Франклин.

— Мой отец учил меня. Он был книготорговцем, — Одна или две молодые дамы отодвинулись от Мари-Лор. — И, — закончила она по-английски, — горячим защитником определенных неотъемлемых прав.