Лана Фаблер - Залив Полумесяца

– Простите, если я не вовремя, султанша. Я узнала, что во дворец прибыла Нергисшах Султан, ваша племянница, и сочла необходимым прийти, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.

– Проходи, Хафизе. Присоединяйся к нам, – милостиво улыбнулась ей Фатьма Султан и повернулась к племяннице. – Это фаворитка Османа – Хафизе Султан. Мать троих его сыновей.

– Для меня честь познакомиться с вами, султанша, – любезно заговорила Хафизе Султан, пока служанка несла ей подушку, на которую она после изящно села.

Почему-то на фаворитку порочного шехзаде Османа она мало походила – слишком уж воспитанная и благородная. Но Хафизе Султан, очевидно, считала себя главной женщиной в гареме своего господина, потому и вела себя соответственно, что, впрочем, было вполне оправдано – она мать аж троих наследников династии.

Нергисшах Султан кивнула ей, а сама мельком оглядела присутствующих. Тетушка ее была привычно приветлива и дружелюбна, Бельгин Султан снова пребывала в солнечном настроении, сияя улыбкой, а вот Афсун Султан общество фаворитки шехзаде Османа явно пришлось не по вкусу. Она с отсутствующим видом принялась есть лукум из общего блюда, но меж ее бровями на переносице пролегла едва заметная складка, выдавая напряжение.

Беседа тем временем продолжалась. Нергисшах Султан узнала о том, что Хафизе Султан была родом из Венгрии, из знатной семьи, что и объясняло ее благовоспитанность и образованность. Поспрашивав Хафизе Султан об ее сыновьях, Нергисшах Султан узнала, что они являются не единственными детьми шехзаде Османа.

Оказалось, еще одна его фаворитка по имени Латифе-хатун недавно, в стенах Топкапы, родила ему дочь, которую Фатьма Султан назвала Селин Султан в честь своей матери. Выразив желание познакомиться и с ней, Нергисшах Султан вскоре увидела явившуюся в покои по зову Фатьмы Султан совсем еще юную девушку, действительно олицетворяющую свое имя изяществом и нежной, неброской красотой. Латифе-хатун была немногословна и очень скромна, оказавшись в обществе султанш, которых побаивалась в силу юности и своего пока еще низкого статуса в гареме.

И даже фаворитки шехзаде Османа, его наложницы и матери его детей, с сожалением вздыхали и опускали глаза, когда Фатьма Султан с горечью рассказывала после, как шехзаде «управляет» империей во время отсутствия повелителя и большинства пашей и как ей приходится вечно улаживать проблемы, принимая отчаявшихся государственных деятелей.

Дворец Эсмы Султан.

– Ну что там, матушка? – раздался у нее за спиной дрожащий от волнения тонкий голосок. – Что пишет отец?

Эсма Султан стояла возле большого окна в холле и с тихой радостью вчитывалась в полные тепла строки письма мужа, которое она получила только что, во время ужина. От мужчин, уехавших на войну вот уже полтора года назад, долгое время не было никаких вестей с тех пор, как стало известно о победе. Женщины томились от ожидания и вот теперь, получив долгожданное письмо, Эсма Султан, дойдя до последних строк, явно расстроилась и обернулась с деланно спокойным лицом, чтобы не слишком расстраивать ожидающую ее ответа дочь.

– С пашой все хорошо, Нермин, – свернув письмо в трубочку, ответила ей Эсма Султан и улыбнулась. – Война закончена, и османское войско давно уже возвращается в столицу вместе с нашими шехзаде под предводительством визирей Коркута-паши и Ахмеда-паши. На днях они будут здесь, хвала Аллаху.

– А отец?.. – потерянно спросила Нермин. Заметив печальный блеск глаз женщины, которую она искренне считала своей матерью, девушка понурилась. – Он не возвращается с ними?

– К сожалению, нет. Им с повелителем и рядом пашей придется задержаться для подписания мирного договора с Испанией, а для того, чтобы это стало возможным, пришлось отправить войска. Теперь им предстоит встретиться с испанцами на нейтральной территории и положить конец многолетней войне. Давуд-паша пишет, что встреча планируется на одном из греческих островов под названием Схиза.

Нермин покивала, показывая, что все понимает, но грустно опустила зеленые глаза в пол. Наполнившись жалостью к ней, Эсма Султан подошла к дочери – единственной, которую она вырастила, пусть и не рожала сама – и притянула к себе, став нежно поглаживать по русым волосами, что струились по узеньким плечам девушки.

К счастью, Нермин была копией отца, и от матери Ракель-хатун, которая умерла родами в силу возраста, ей ничего не досталось. У девушки был тот же невысокий, как у паши, рост, те же русые волосы и мутно-зелёные добрые глаза. Эсма Султан полюбила ее всей душой, потому что знала – иного ребенка ей иметь не суждено. И всю свою нереализованную материнскую ласку она отдавала Нермин, была ей такой матерью, о которой когда-то мечтала сама – доброй, понимающей, нежной, готовой в любой момент выслушать и простить.

Разумеется, купаясь в любви доброго отца и ласковой матери и будучи единственным ребенком в семье, Нермин выросла девушкой ранимой, хрупкой и изнеженной, как цветок, который для того, чтобы он не увял, нужно постоянно холить и лелеять. К ударам судьбы, с которыми ей еще не доводилось сталкиваться, она была совершенно не готова и любые неудачи и трудности – а пока что их в ее жизни, признаться, было ничтожно мало – встречала слезами.

Она привыкла к тому, что в любой момент ее утешат, приласкают и решат за нее все проблемы. Вот, в чем заключается существенный недостаток излишней заботы родителей о детях – они вырастают беспомощными, так и не научившись самостоятельно справляться с трудностями и твердо стоять на ногах. А именно этому и необходимо научить детей перед тем, как отправлять их в плавание под названием взрослая жизнь.

Не сказать, что Нермин была слезливой и грустной девушкой. Нет, она наоборот взяла от названой матери ее легкий нрав, легкомыслие и романтичность. И, если в ее жизни все ладилось, она сияла улыбкой и цвела, благоухала как недавно распустившаяся прекрасная роза. Все вокруг признавали в ней очаровательную и трогательно ранимую девушку с добрым сердцем.

После ужина они с Эсмой Султан вдвоем сидели в ее покоях и в уютной тишине вышивали, каждая погруженная в свои мысли. С матерью Нермин было необычайно комфортно, и она, увлеченно вышивая на белом платке пышную алую розу, прислушивалась к потрескиванию поленьев в камине и тихо напевала себе под нос грустную колыбельную, которую Эсма Султан пела ей в детстве перед сном. Оторвавшись от вышивки, Нермин подняла на мать взгляд и насторожилась, заметив, что она просто сидит и задумчиво смотрит в окно с отстраненным видом.

Можно было предположить, что матушка тоже расстроилась из-за задержки отца и грустит по нему, но Нермин знала, что в такие моменты, как сейчас, Эсма Султан думает о чем-то далеком и очень горьком. Глаза ее стекленели, а лицо бледнело. Всякий раз Нермин хотелось спросить, что же за мысли ее посещают, если причиняют ей столько боли, но она боялась потревожить матушку. И сейчас она, как всегда, сделав вид, что ничего не заметила, вернулась к вышивке и тихо-тихо вздохнула.