Анна Кэмпбелл - Завоевание куртизанки

Она наклонила голову, невозможно было вынести ту душевную муку, которую она видела в его глазах. Почему так трудно поступать правильно?

– Нет, вы не ошибаетесь, – прошептала она и предостерегающе подняла руку, когда он чуть не бросился к ней. – Но все намного сложнее, и дело не в наших чувствах. Вы – герцог. Я – куртизанка.

– Господи! У тебя было три любовника. У моей матери их бывает больше за одну неделю.

Верити печально покачала головой.

– Мои покровители платили за свое удовольствие. Весь свет знает это и осуждает меня.

– Но не я, – уверенно сказал он.

– Может быть. Но это вовсе не означает, что у нас есть будущее. Вы должны жениться и произвести на свет наследника, Кайлмор.

– Ты – единственная женщина, на которой я хочу жениться, – заговорил он торжественно. – Верити Эштон, не доставишь ли ты мне ни с чем не сравнимую радость, согласившись стать моей женой?

Она сдерживала вновь подступившие к глазам слезы.

– Вы оказываете мне слишком большую честь.

Он стоял, выпрямившись и странно неподвижно, как будто какое-нибудь неловкое движение могло вспугнуть ее.

– Если ты боишься, что я брошу тебя ради другой, то об этом не может быть и речи. – Волнуясь, Кайлмор продолжал: – Клянусь, mo cridhe, я желал тебя все время, с того самого момента, когда впервые увидел. Ты не можешь сомневаться в моем постоянстве.

Странно, но она не сомневалась.

Вопреки распутному образу жизни общества, в котором он вращался. Вопреки его привлекательности и многочисленным достоинствам.

Она считала, что его чувства к ней были сильнее физического влечения, каким бы мощным это физическое влечение ни было.

Но все равно этого было недостаточно.

Верити покачала головой.

– Я не могу выйти за вас замуж, Кайлмор. Наши дети будут изгоями. А вы станете в обществе парией.

– Общество может убираться к черту, – коротко ответил он.

– Это вы говорите сейчас. Но вы пожалеете, что дали свое имя такой женщине, как я. Я не вынесу, если это повредит вам. Нам лучше расстаться сейчас. – Ее голос перешел в рыдание, хотя она обещала себе не плакать. – Не настаивайте, прошу вас. Я говорила себе тысячу раз, что мы можем пренебречь миром и жить сами по себе. Но мы не можем! Мы не можем, Кайлмор. Все, чего я прошу, – не делайте положение труднее, чем оно уже есть.

Он был сильным, сдержанным, надменным. Бесконечно дорогим.

«Как я смогу перенести разлуку с ним? Но это – то, что я должна сделать ради него».

– Я отдам тебе весь мир, если ты останешься. – Он говорил тихо, но с глубоким чувством.

– Мне от вас ничего не нужно, – с грустью ответила она.

– Кроме свободы.

– Да, – сказала она, напрягаясь, как стальная струна.

– И я не могу ничего сказать, чтобы ты передумала? – в отчаянии прошептал он.

– Ничего, – подтвердила Верити дрогнувшим голосом. Затем, набравшись храбрости, посмотрела прямо в его лицо. – Не устраивайте мне торжественных проводов во дворе. Я… я не перенесу этого. Давайте покончим со всем здесь. Прощайте, ваша светлость.

Его глаза потемнели, когда он услышал свой титул. Но она и хотела напомнить ему о пропасти, разделявшей их, о пропасти, которую не могла преодолеть такая хрупкая вещь, как любовь.

Он кивнул, прощаясь.

Верити хватило смелости поцеловать его тогда, в Кенсингтоне. Сейчас она не могла поцеловать его. Если б она это сделала, то потеряла бы рассудок.

Верити с тоской посмотрела на него в последний раз.

«Прощайте, моя любовь».

– Прощай, Верити, – тихо сказал Кайлмор и отвернулся к окну, ему невыносимо было видеть, как она уходит.

– Верити, милая, ты не скажешь мне, что случилось? – осторожно спросил Бен, сидевший рядом с сестрой на мягком сиденье двухколесного экипажа.

Что случилось? Ничего особенного. Она влюбилась, вот и все.

Едва ли стоило поднимать из-за этого шум, думала она, глядя сухими глазами на леса, мимо которых проезжал наемный экипаж.

– Верити? – напомнил о себе брат.

Они находились в пути несколько часов, и все это время Бен воздерживался от расспросов. Но даже молчаливое терпение не было бесконечным.

– Я… я обещаю, что расскажу тебе все.

Ложь. Она никогда не смогла бы рассказать ему все, что произошло в скрытой от мира долине Шотландии. Верити повернулась к брату, который столько вынес ради нее:

– Но только не сейчас.

Умом Верити понимала: наступит день, когда она будет весело болтать, смеяться, есть и спать, когда она снова станет человеком, но ее тоскующее сердце еще не могло в это поверить.

– Скажи мне только одно. – Огромные руки Бена сжимали вожжи. – Он заставил тебя страдать?

– Да, – шепотом ответила она.

Верити неловко цеплялась за серый туман апатии, опустившийся на нее после расставания с возлюбленным, но края этого тумана с каждой минутой становились все прозрачнее.

– Видит Бог! – Бен резко остановил экипаж и посмотрел на нее. – Я предъявлю ему обвинения в первом же городе, до которого доедем. Я не посмотрю, что он – развратный герцог. Если он заставил тебя страдать, он заплатит за это.

Его гнев окончательно вывел Верити из оцепенения.

– Нет, ты не понимаешь, Бен. – И она вслух сказала правду, которую так долго отказывалась признать. – Я люблю его.

– Любишь? Что это еще за чушь…

Даже поглощенная своим горем Верити увидела, как изменилось выражение его лица, ярость сменилась раздраженным недоумением и неверием. Он так хорошо знал ее, брат, отказавшийся от собственных надежд и амбиций и поступившийся своей мужской гордостью, чтобы оберегать ее.

Он знал, чего будет стоить ей эта незваная любовь. И уже стоила.

– О, милая, мне так жаль.

Да, он действительно знал. Верити неуверенно улыбнулась ему.

– Мне тоже. Но чем меньше сказано, тем скорее исправлено.

Это была одна из любимых поговорок их матери.

– Да, милая, это правда. Я привезу тебя обратно в Уитби, и ты скоро забудешь все, что тебе пришлось пережить.

– Мы не сможем оставаться в Уитби. В городе все еще будут сплетничать о скандале с фальшивой миссис Саймондс.

Бен дернул вожжи, и лошади тронулись.

– В таком случае мы купим овечью ферму там, где никто не будет знать, кто ты такая. Мы заберем Марию из школы, и она будет жить вместе с нами. Не беспокойся, милая. Здоровый воздух Йоркшира вернет розы на твои щеки. Не так уж все плохо, когда тебя окружает семья.

– Да, Бен, – согласилась она, хотя не верила в это.

Верити пристально смотрела вперед и убеждала себя, что боль пройдет. Когда-нибудь. Когда она станет очень старой.

Когда она умрет.

Они ехали молча, Верити пыталась ни о чем не вспоминать. Воспоминания причиняли слишком сильную боль.

Но в ее памяти упорно всплывало лицо Кайлмора.