Александра Турлякова - Тайна Соснового холма

Он всё говорил, говорил Арну что-то, словно недоволен был чем-то, а тот только слушал безмолвно его, всё равно что его овчарка, одно лишь, что хвостом по земле не бьёт. Асольв вмиг сгрёб Арна за грудки, подтянул к себе вверх, что-то буркнул прямо в лицо, а потом откинул, как обычно он провинившегося раба отбрасывал или мальчишку из младших дружинников, только с большим презрением на этот раз.

Арн не без труда удержался на ногах, побрёл в сторону, сгребая сбившиеся на лицо волосы. Сползший с плеча плащ волочился по земле, и овчарка трусила следом.

Ингигерда сузила глаза, глядя на Асольва враждебно. Подлец! Это всё равно как ребёнка обидеть! Большого труда не надо! Он за себя постоять не может.

Обида вдруг взяла её за того, за кем ухаживала, кого сама с ложки поила. За что так его? В чём провинился сейчас? Лишь на глаза попался?

А сама избегала смотреть в сторону больного, словно стыдно ей вдруг стало, что считала его троллем, что бед от него ждала. Подхватила короб под мышку и пошла к дому. Уже на пути через двор вспомнила, каким увидела этого Арна в первый момент, какими глазами он посмотрел тогда на неё. В пылу боя, с поджатыми губами, нахмуренный, с разметавшимися волосами.

Он ведь тогда её убить мог!

Какая ему разница, отца убить или дочку заодно? Кто с него за это спросит? Один раз ударил бы мечом – и не стало бы её… «красавицы»…

Вспомнила опять, как он её тогда назвал так… И в сердце что-то шевельнулось. А Асольв, медведь этот, его как собаку… Разве можно так?

Аж остановилась, снова вспомнила Арна в первый день. Он тогда такой красивый был, когда только появился в этой усадьбе, такой молодой и лицом открытый, да и в бою с отцом держался отважно… Словно и человек другой. Уж лучше б отец убил его в том поединке, всё бы о нём другая память осталась, не то, что сейчас…

Вздохнула от таких мыслей.

Надо будет подыскать старую одежду из бросовой, что покрепче да покрасивее, и сказать Бюрн, пусть помоет его, пострижёт да побреет. Если он и выжил из ума, всё ж человеком остался пока. Да и отец говорил: а вдруг он из какого славного рода? Не престало ему, как троллю, в самом деле, выглядеть. Он, конечно, не гость, но всё-таки…

Опять вздохнула. Эх, не было до этого времени у Ингигерды забот такого рода, а вот, появились.

Глава 4

Корабли, подходящие к усадьбе, заметили ещё издали. Их давно уже ждали. Самые зрячие разглядели и рассказали остальным, что паруса знакомые – белые с красными полосами. А это значит, что держит к усадьбе путь Аймунд конунг, возвращающийся из военного похода либо с удачного торга вместе с ушедшими летом. Каждый год корабли конунга на пути к дому заходили вверх по реке на день-другой к гостеприимному Инвальдру хёвдингу, а заодно и привозили с добычей его сына – отважного Хогана и дружину его.

И как было заведено, к прибытию гостей на дворе усадьбы начались приготовления к пиру: кололи скотину, варили брагу, готовили к празднику просторную гридницу. Работы хватало всем!

Когда корабли показались близко, все жители в праздничных рубахах и платьях высыпали на берег встречать гостей. Весть о кораблях конунга быстро облетела округу, и на берегу с нетерпением ждали сыновья, жёны, родители тех, кто ушёл весной в поход. Но не во всех домах сегодня будет праздник, не все мужья и отцы вернутся под долгожданные крыши с богатыми подарками и свежими шрамами…

И правда, когда подошли к берегу лёгкие дрекки, когда шумные гости и вернувшиеся, наконец, домой сошли на землю, в нескольких группах встречающих стал слышен плач и причитания вдов и осиротевших детей. Конечно же, они получат равную долю добычи этого лета, но ничто уже не вернёт под эти крыши и на эти дворы ушедших на веки в море мужей, отцов и сыновей.

Такова жизнь и смерть тех, кто отважился отправиться в плавание, и тех, кто их проводил весной.

С самого утра, как сказали о кораблях, Ингигерда чувствовала волнующую тревогу – возвращался брат, которого она не видела всё лето. Ту рубашку, что она сшила для него, она успела украсить по горловине и рукавам яркой вышивкой затейливого узора. И уже представляла себе, как подарит её. Хогану должен понравиться подарок, он всегда любил младшую сестрёнку, заботился о ней с ласковой нежностью старшего.

Пировали в гриднице, с шумом, с яркими речами, обещаниями и похвальбой. Брага лилась рекой, от горячего мяса шёл пар. Так много людей прибыло в одночасье, что вся усадьба, казалось, гудела, как потревоженное осиное гнездо.

Пировали до ночи. Уставшая, но довольная Ингигерда покинула гостей, ушла в женскую комнату, села на кровать, рассеянно улыбаясь, стянула с рук серебряные обручья, снимала с шеи обереги и амулеты.

Конечно же, Хоган был в восторге от её подарка и в знак благодарности даже подержал руки сестры в своих больших сильных ладонях. Эти руки сшили и вышили эту рубашку, а в ответ Хоган надел на запястье сестры широкий серебряный браслет.

Вот он. Ингигерда подержала его на пальцах, тяжёлый и красивый. Отложила в сторону.

Старая Бюрн уже спала, и Ингигерда не стала её будить, сама убрала все украшения в деревянный ящичек, сама расстелила постель. Но, прежде чем лечь, она решила сходить на двор, а по пути зашла на кухню и выбрала кость для овчарки.

Она нашла собаку и Арна у конюшни, Арн сидел на чурке, завернувшись в плащ, и смотрел в сторону дома, откуда шумели чужие нетрезвые голоса. Овчарка лежала у его ног, вскинулась на шаги Ингигерды, в темноте навострила уши, но, узнав её, начала ластиться и забила хвостом о землю.

Пока собака возилась с костью, Ингигерда присела на корточки и заглянула в лицо молодого человека. Бюрн побрила его, помыла, подрезала волосы, теперь он приобрёл человеческий вид.

– Арн? – негромко позвала Ингигерда и чуть отпрянула удивлённо, потому что поняла, что он услышал её, он медленно перевёл на неё глаза и вопросительно приподнял брови. – Ты слышишь меня? Арн… Слышишь?

Он долго разглядывал её лицо, а потом, словно потеряв интерес, отвернулся к дому. Ингигерда поднялась уходить. От того открытия, что она сделала, волнение охватило душу. Он не безумен! Он слышал её! Слышал!

Из дома кто-то вышел, двое мужчин. Они о чём-то разговаривали. А потом один отправился прямо к конюшне, и Ингигерда отступила в тень, прячась за угол здания. Оттуда она не видела ничего, но ясно слышала, как зарычала, а потом заскулила Скальди, отпнутая ногой. А затем – глухие мягкие удары, как будто кого-то били кулаками. Ингигерда нахмурилась, стискивая зубы, хотелось броситься вперёд, остановить это, не дать бить его, больного, но не посмела. Она узнала вдруг голос брата Хогана:

– Сволочь… Я бы убил тебя за то, что ты отцу сделал… – хрипло говорил, сквозь зубы, а потом тут же ушёл.