Катерина Коновалова - Сколько стоит корона

– Как вам столица, леди Харроу?

– Слишком шумно и грязно, милорд, – ответила она, – но мне скорее нравится. Здесь чувствуется жизнь. Мне не хватало этого в поместье.

– Жизнь порой принимает отвратительные формы, леди, – заметил он, имея в виду магию, но по её глазам увидел, что она поняла эти слова иначе.

– Жизнь прекрасна в любой из форм, созданных Всевышним.

Она решила, что он говорил о себе. Дойл скрипнул зубами.

– В вас говорит наивная вера, естественная для вашего пола.

– Несомненно, – согласилась ведьма, но как-то слишком уверенно и почти насмешливо. – Женщины видят этот мир в лучшем свете, чем мужчины, милорд.

Дойл на это кивнул, признавая её правоту, и уже собрался спросить, какие же положительные черты она видит в столичных формах жизни, – просто чтобы о чем-нибудь говорить, как она уточнила спокойно:

– Простите, милорд, а в чём меня подозревают?

Руки оставались праздно-спокойными, взгляд колдовских зелёных глаз – безмятежным, щёки – бледными. Дойл заметил бы любой признак волнения, но нечего было замечать. Она спросила об этом так, словно говорила о погоде.

– Почему вы спросили об этом, леди?

Зелёные глаза мигнули, тонкие губы дрогнули в улыбке.

– Я всего три недели при дворе, но этого достаточно, чтобы узнать некоторые факты. И когда гроза всех заговорщиков и преступников королевства заводит со мной беседу, я не могу не спрашивать: в чём он меня подозревает? – Дойл готов был поклясться, что она сдерживает улыбку.

– Гроза всех преступников и заговорщиков королевства, леди, – сказал Дойл, чуть дёрнув уголками губ, – к его большому сожалению, всего лишь жалкий смертный, подверженный всем слабостям человеческим. В отличие от разящего пламенеющего меча, он не может лежать в ножнах в ожидании своего часа. И сегодня его привело на приём не дело, а чувства простого смертного: голод и скука.

– Меня уверяли, что желания смертного вам незнакомы, – заметила леди Харроу.

– Вот как? Я удивлён. Если вам рассказывали обо мне, то наверняка не забыли упомянуть полчища юных дев, погибших от моих рук.

– А также младенцев, которых вы, прошу прощения, пожираете ночами, – теперь она улыбнулась открыто, показав крупные белые зубы. Даже у королевы, которая по нескольку часов в день проводила перед зеркалом, не было таких белых зубов.

– Младенцы – это из области нечеловеческого. Тем не менее, вынужден вас разочаровать – я всего лишь человек. Даже если…

Он не договорил, потому что двери в очередной раз распахнулись, и в зале настала полная звенящая тишина. На пороге стояли король и королева во всём великолепии. Дойл взглянул на леди Харроу ещё раз, но так и не сделал знака теням. Он хотел поговорить с ней ещё раз, чтобы укрепиться в своих подозрениях.

Или чтобы послушать её медовый, созданный чарами голос.

Дойл коротко кивнул ей, пожелав приятного вечера, и направился к своему месту слева от Эйриха.

Коридор был длинным, узким и извивался змеёй. На чёрно-кровавых стенах редкие факелы оставляли длинные тени и слепящие жёлтые пятна. Под ногами хлюпала вода – мутная, тоже кровавая. Дойл бежал своим кривым подскоком, спотыкался, несколько раз падал, едва успевая выставить перед собой руки и сдирая кожу с ладоней, но поднимался и, не отряхивая штанов, продолжал бежать. Горло сжималось, дыхания не хватало, но он не мог остановиться.

Коридор сделал очередной резкий заворот, и, не успев затормозить, Дойл кубарем скатился по лестнице и сломанной куклой повалился на белоснежный ковёр. Теперь Дойл сидел в чистой и светлой зале без окон, но с очень высокими потолками. Чутьём военного, не раз спасавшим ему жизнь, он ощущал, что рядом кто-то есть: он не слышал чужого дыхания, но как будто чувствовал взгляд. Превозмогая боль, он поднялся на ноги, потянулся было за мечом, но пальцы схватили только воздух: он был безоружен. Кинжала при нём тоже не было.

Воздух перед ним пошёл рябью, и посреди залы возникла леди Харроу – почти такая, как на приёме, только не во вдовьем облачении, а в белоснежном платье и с распущенными волосами. Дойл приоткрыл рот, но не сумел выдавить из себя ни звука, а ведьма плавно провела тонкими руками по груди, обращая платье в капли росы, осевшие на сливочной, почти прозрачной коже. Дойл тяжело захрипел, не в силах отвести взгляда от её тела, от налитых соком грудей с тёмными, коричневыми сосками, от широких бёдер. Мгновение – и она сделала к нему шаг, ничуть не стесняясь своей наготы. Дойл сглотнул ставшую вязкой слюну и невольно дёрнул ворот рубахи – и в тот же момент упал на спину, сбитый воздушной волной. Протяжно, нечеловечески закричав, ведьма обратилась в чёрную птицу и спикировала на него, впилась острым клювом в руки, принялась рвать когтями. Голос вернулся, и Дойл вскрикнул, чтобы тут же проснуться.

Сердце бешено колотилось, зубы постукивали, в колене тянуло и скрипело, а в паху раскалённым железом плескалось желание. Унимая дрожь, он откинулся обратно на подушку и стёр рукой пот со лба и висков.

Дверь открылась, в щель просунулась башка Джила.

– Милорд, вы в порядке?

– Проваливай, – ответил Дойл, и дверь тут же закрылась.

Сон. Это был просто проклятый сон, вызванный обилием вина, снова вернувшейся болью в ноге и воздействием привораживающих чар ведьмы Харроу. Надо было быть полным идиотом, чтобы отпустить её, а не схватить и не препроводить в красную камеру. Идиотом с причудами, к тому же. Сейчас, когда влияние волшебства ослабло, Дойл понимал, как глупо поступил: не умнее Эйриха, отпускающего раскаявшихся ведьм.

«Завтра, – подумал он спокойно, – завтра я с ней снова встречусь. Наедине, подальше от короля, под прикрытием теней, задам все необходимые вопросы, а потом арестую».

Эта мысль его крайне успокоила, и он снова уснул – на этот раз без сновидений.

Накануне, сразу после пира, он увиделся с Шилом и его людьми – они не сообщили ничего нового, но передали, что среди черни всё больше болтают про ведовство и чары. Однако о молочнице, которая бы занималась чем-то подобным, никто не слышал – по-прежнему адресов или имён не было.

В связи с этим посетившая его ночью идея была крайне здравой: действительно, хватать ведьму на пиру, в толпе лордов, было бы опасно. Для ареста подойдёт тихое место, в котором не будет лишних свидетелей, а значит, и возможных жертв. Замок для этих целей неудобен. Город – тоже не слишком хорош: узкие улицы, по которым так хорошо бежать, торговые площади, полные людей, которых легко убить, подземные проходы и каналы, в которых можно скрыться. Не стоило также надеяться застать ведьму врасплох в её доме: жилища колдуний всегда были забиты опасными зельями, а порой и оживающими предметами, которые могли бы стать отличным подспорьем в борьбе.