Катерина Коновалова - Сколько стоит корона

– Неразумно, – заметил он. – Столица не так спокойна, как мне бы этого хотелось.

– В таком случае, две женщины ничуть не лучше одной, – пожала плечами леди Харроу.

Дойл встал с камня, не обращая внимания на то, что колено вспыхнуло болью значительно более сильной, чем обычно, и, чуть поколебавшись, предложил ей опереться на свою руку – правую, разумеется. Она поправила манжет и вместо того, чтобы коснуться подставленного локтя, едва ощутимо опёрлась на левую увечную руку. Дойл почувствовал что-то, сходное с восхищением. Немногие отваживались дотронуться до столь заметного признака его уродства.

Даже продажные женщины, чьи ласки окупались звонкой монетой, старались избегать прикосновений к этой руке.

– Вас хотели убить, милорд, – сказала леди Харроу как будто в сторону, – будет лучше, если вы сможете в любой момент достать оружие.

До выхода из рощи они шли молча. Что творилось в странной рыжей голове этой женщины, было непонятно, а Дойл одновременно думал о том, кто стоял за этим странным, в сущности, нелепым, но почти удавшимся покушением, и о том, как он ошибся.

Необычность леди Харроу бросилась в глаза сразу – и он сразу же позволил себе поверить в очевидное. Странная женщина – значит, ведьма. Слишком привлекательна – ведьма вдвойне. Если только она не сама спланировала этот выстрел (безумие! Если бы не она, арбалетный болт достиг бы своей цели!), то она – просто необычная женщина. А настоящая ведьма ходит где-то по замку, прячется за невинным обликом, может, прислуживает королю за обедом или скоблит полы. И он ни на шаг не приблизился к её поиску.

Чёртов слепец!

Он выдохнул. Пора было переходить к серьёзным мерам – с которых нужно было и начинать. Проверить всех. Перетрясти весь замок, от подвалов до верхних башен. Провести обыск в покоях гостей и их слуг. Тихо обыскать город. Собрать всё, что хотя бы косвенно указывает на магию. Все книги, все странные предметы. И…

Перехватив руку леди Харроу здоровой рукой, он помог ей сесть в карету.

И не делать никаких поспешных выводов. Ни за, ни против. Не позволить себе никого исключить из списка подозреваемых.

Следуя за каретой верхом, он проводил леди до дома, проследил, как слуга подаёт ей руку и помогает выйти, и только после этого развернулся и собрался было уезжать, но был остановлен её громким, даже слишком:

– Милорд!

Он придержал коня. Она подошла к нему, запрокинула голову, но ничего не сказала. Отступила.

– Я благодарю вас за спасение, леди Харроу, – произнёс он, так и не дождавшись её слов, а потом резко огрел коня хлыстом, сходу поднимая его в галоп.

В замке его ждали: Джил перехватил повод коня и протараторил:

– Милорд, вас ищет король, повсюду ищет! Он у себя.

Дойл хлопнул его по плечу и направился в личные покои короля. Замок был неожиданно оживлён и жужжал, как встревоженный пчелиный улей. Придворные болтуны о чём-то шептались, и по спине Дойла пробежали мурашки. Что-то произошло в его отсутствие. В то время, как безумец – или чей-то верный исполнитель, – пытался его убить, в замке случилось что-то важное.

К королю его пропустили немедленно. В широкой полукруглой комнате возле жарко растопленного камина сидела королева. Эйрих ходил из стороны в сторону. Увидев его, он обернулся – и широко улыбнулся. Дойл не успел ни о чём спросить, как оказался в объятиях брата.

– Наконец-то!

– В чем дело? – спросил Дойл.

– Ты всё утро отсутствовал, брат, поэтому новость пришлось сообщать без тебя. Но теперь ты можешь присоединиться ко всеобщему ликованию.

Эйрих подмигнул и сообщил:

– У нас будет наследник.

В эту ночь его снова мучили неприятные сны – он подскочил на влажных липких простынях, когда за окном ещё была непроглядная темнота. Тяжело выдохнул, восстанавливая сбившееся дыхание, и хрипло крикнул:

– Мальчишка!

Джил появился почти сразу, хотя и в одних кальсонах, попутно натягивая на тощую грудь рубаху.

– Милорд, вы здоровы?

Дойл поднялся с постели и велел:

– Подай одеться. В тёмное. И соберись.

По лицу мальчишки прошла едва заметная тень, но он не спросил, куда хозяина понесло в столь ранний час, а споро вытащил из сундука чёрный костюм, сапоги и плащ и помог Дойлу переодеться. Сам тоже быстро оделся и даже догадался захватить накидку с глубоким капюшоном.

Дойл сделал ему знак следовать за собой и вышел из покоев. Замок спал – во всяком случае, эта, удалённая от короля и королевы часть. Стражи видно не было, но Дойл чувствовал затылком, что в сводчатых переходах кроются тени. Джил позади задышал чаще.

Они прошли по тихому коридору, ступая так осторожно, что шаги не порождали эха, по узкой лестнице спустились вниз. В дверях охрана, разумеется, была, но походка и фигура Дойла были слишком узнаваемы, чтобы кто-то рискнул окликнуть его или спросить, куда и зачем он идёт.

На это отважился слуга: когда они миновали замковые ворота и вышли в город, он шёпотом уточнил:

– Милорд, куда мы идём?

– По делу, – отрезал Дойл и пошёл по дороге, которую знал очень, даже слишком хорошо.

Столица, древний Шеан, нынешние стены которого были возведены более пятисот лет назад на фундаменте Старого города, не была красивой. На самом деле, её едва-едва можно было назвать выносимой. Она собирала в своих стенах так много людей, что походила на гнойный нарыв, готовый вот-вот лопнуть, явив миру своё вопиюще уродливое содержимое.

Королевский замок возвышался над ней тяжёлой неприступной громадой, а к его стенам навозными мухами липли особнячки милордов, желавших быть ближе ко двору и ловящих на лету подачки Эйриха. Торговые площади растекались человеческими болотами – смрадными и затягивающими. А святейшие дома выглядели нелепо: слишком белоснежные и чистые для Шеана.

Но Дойл столицу, пожалуй, любил или, по крайней мере, ценил – за то, что знал в ней каждый угол и каждый поворот. Ребёнком он часто смотрел на неё сверху, из башни, куда его часто отсылала мать в наказание за дерзость и резкий нрав. Став старше, он то один, то вместе с Эйрихом сбегал из замка и ходил по узким улицам, тонул иногда по колено в помоях, текущих по брусчатке, заглядывал в окна домов.

Иногда в нём узнавали младшего принца – и тогда кланялись, скаля зубы. Но чаще принимали за калеку-побирушку – в этом случае ему в спину летели комья земли и камни в сопровождении проклятий.

Именно здесь, на одной из улиц Шеана он впервые своей рукой оборвал человеческую жизнь. Старик разозлил его насмешками и оскорблениями, и он вышел из себя. Кинжал проткнул мягкую плоть быстрее, чем Дойл сообразил, что делает. Старик умер сразу, и он был вынужден уйти – и побыстрее, чтобы никто не увидел его. Конечно, ему, принцу, смерть старикашки сошла бы с рук. Но за такую выходку родители наверняка отослали бы его дальше, чем обитель тёмных сил, а тогда Дойл ещё очень боялся ссылки, боялся расстаться надолго с Эйрихом, оказаться среди незнакомых, чужих и враждебных людей. Отойдя на добрых три сотни шагов от трупа, Дойл согнулся пополам, и его начало рвать от страха и отвращения и к себе, и к убитому. И руки у него тряслись, и зубы стучали. Зато спустя два года, оказавшись впервые в бою, он напугал ветеранов своим спокойствием, а двоюродный дядя, покойный брат ныне тоже уже покойного лорда Гая, сказал: «Недобрые силы тебя зачали, Торден, не в обиду твоему отцу. И кровь у тебя как у выходцев оттуда – стылая».