Катерина Коновалова - Сколько стоит корона

– Поганец, едва аппетит мне не испортил. Не мог где-нибудь ещё умереть?

Сидящие рядом милорды загоготали, показывая, что оценили шутку, король покачал головой, нахмурился и сказал:

– Стыдитесь, брат: вы говорите о кончине вашего верного слуги. Да покоится его тело с миром, а душа пусть встретит добрый приём в садах Всевышнего.

На том разговор о смерти закончился.

А Дойл уже потом, много часов спустя прошёл в лакейскую, где на столе лежал омытый и облачённый в праздничный наряд Джерри – оказывается, невысокий, сухонький, с виду очень лёгкий и какой-то непривычно белый. Постоял над ним несколько минут, ругая себя за сентиментальность и бабскую мягкотелость, сжал окоченевшие пальцы и вышел прочь. И на следующий день взял в услужение этого дуралея.

– Мальчишка, хватит уже греметь там! – рявкнул он, и Джил подпрыгнул на месте, роняя на пол старый шлем. Залепетал:

– Простите, милорд.

Дойл сел на постели, а потом и поднялся на ноги: в самом деле, отдых полагается монаршим особам, а у него хватит дел и помимо любования рыцарскими доблестями и женскими прелестями.

– Подай костюм потемней и плащ, – велел он и, облачившись, закрыл голову капюшоном и направился на встречу с тем, кому никто из прочих дворян не подал бы даже руки для поцелуя.

Дойл был небрезглив. Он ради дела готов был беседовать с отребьем, бандитами и всевозможным сбродом. А дело того стоило: никто лучше них не знал, чем живёт страна, как она дышит, не появилось ли где на её теле мерзостных нарывов измены или бунта.

Для встречи с людьми подобного сорта у Дойла было специальное место – в доках у реки, позади королевских складов. Там всегда пахло илом, тухнущей рыбой и мокрым песком, а иногда – кровью.

– Высокий лорд, – поприветствовал его одноглазый мужчина по прозвищу Шило – бродяга, вор и безжалостный убийца, способный воткнуть шило в сердце хоть вельможе, хоть ребёнку, хоть девушке.

Дойл протянул ему руку, которую тот облобызал с величайшей почтительностью, и велел:

– Говори.

Шило распрямился и сообщил:

– Вчера снова был шабаш, в Дохлой роще.

Дойл не шевельнулся, и Шило продолжил:

– Уже третий – и это только на моей стороне. Барон и Одноухий давеча шептались – на их сторонах колдунишки тоже завозились.

Король с тех пор, как закончилась война, стал непозволительно мягок: без колебаний отпускал на свободу осуждённых, дарил жизнь приговорённым к смерти. И если обычных преступников пока держал твёрдой рукой сам Дойл, людям которого были известны их самые тайные укрытия и самые надёжные схроны, то колдуны и ведьмы осмелели.

Уже не раз до чуткого слуха Дойла долетали шепотки: тот с помощью ведьмы вылечил жену, этому колдун помог отправить в иной мир старого дядю. Не таясь и не опасаясь преследования, они предлагали свои мерзкие, противные Всевышнему и природе услуги, и Дойл был уверен: они надеются сжать свои цепкие пальцы на горле королевства, опутать его своими сетями, завладеть душами и умами людей и диктовать свою волю.

Магия была полезна, спору нет. Но маги были слишком сильны. Стоит дать им волю – и на троне появится новый король, который вместо скипетра будет держать волшебный посох. Столетия назад это почти произошло – потакание магии и ведьмовству стоило королю Рагнору жизни. Дойл не желал, чтобы таким же образом погиб король Эйрих.

И вот теперь Шило и ему подобные стали замечать шабаши, хотя до старых праздников было ещё далеко.

Дойл протянул вору мешочек с монетами сказал:

– Присмотрись, прислушайся. Я хочу знать, что им нужно возле столицы. И мне нужны их имена, лица.

Шило прижал мешочек к груди и низко поклонился, а потом растаял в темноте, словно обладал навыками монахов из храма теней. Дойл направился обратно в замок.

Он был настолько погружён в свои мысли, что в длинной галерее едва не столкнулся с той самой прелестной девушкой, которой любовался во время турнира. Она отпрыгнула в сторону и издала тоненькое: «Ой». Дойл невольно улыбнулся: вблизи девушка была ещё милей, у неё на щеках обнаружились дивные ямочки, а глаза оказались насыщенного голубого цвета, сравнимого с цветом неба в летний день.

– Неожиданно встретить столь юное создание в одиночестве, – сказал он негромко, отчётливо понимая, что весь последующий разговор может вообразить себе весьма чётко. И оказался прав.

Девушка порозовела и пролепетала:

– Простите, милорд, я отстала от своих родных, чтобы увидеть короля, но совсем потерялась в этих коридорах.

– Короля, вот как? Это интересно. Вы что же, желаете просить его о чём-то?

– Верно, милорд.

– Король щедро даёт обещания, и скупо – милости, но, пожалуй, ваша несравненная красота сослужит вам неплохую службу, – заметил он с ноткой язвительности в тоне.

Щёки девушки стали ещё розовей от смущения.

– Милорд, я пришла просить не милости, а справедливости!

Дойл бестрепетной рукой дотронулся до тонких пальчиков девушки и произнёс:

– Что ж, нимфа, – он покатал на языке это слово из старых легенд, – справедливость для короля – это главное, творить её – высшая его цель, поэтому я считаю своим долгом проводить вас к нему.

Девушка попыталась отнять руку, но безуспешно – Дойл держал её крепко, почти наслаждаясь тем, с каким отвращением этот цветок переносит его даже невинное прикосновение. Проклятье, он всякий раз убеждал себя, что привык к отвращению в женских глазах, и всякий раз оно причиняло ему боль, как удар кинжалом.

– Благодарю, милорд, – наконец, сказала она, поняв, что будет вынуждена идти по замку, держась за руку Дойла. Впрочем, он всё же пошёл ей навстречу и выпустил её пальцы, взамен предложив опереться на свой локоть.

– Так как же вас зовут, искательница справедливости? – спросил он, когда она сумела подстроить свои маленькие шаги к его неровному ходу.

– Майла Дрог, я дочь лорда Дрога.

Дойл знал его – один из тех, кто вечно обивал пороги замка, кормился с королевского стола и из всех достоинств обладал только неплохим чувством юмора, достаточным для того, чтобы не раздражать короля. Удивительно, что у эдакого бездельника выросла столь очаровательная дочь.

– Лорд Дрог – верный подданный Его Величества, – сказал Дойл вслух, – не думаю, что король откажется выслушать его дочь.

Они подошли к дверям малого тронного зала, где находился сейчас король, и Дойл, чуть наклонив голову, добавил:

– Вот мы и на месте. Идите, просите справедливости, нимфа, а главное, – не обращая внимания на охрану у дверей, он взял пальцами девушку за подбородок, невзирая на её дрожь и жалкие попытки сопротивления, притянул к себе и прошептал: – Будьте благоразумны и не ходите одна по незнакомым местам, – после чего коротко властно поцеловал в губы и отпустил.