Елена Гостева - Стрекозка Горгона в столице

– Анастасия Павловна, не переживайте. Мы всё уладим, – заверил Корф. – Не впервой.

И они съездили в университет, поговорили со студентами. Вчерашний задира, конечно, хорохорился, но офицеры ему втолковали, что если дуэль состоится, он непременно будет убит. Это среди студентов принято драться лишь до первой крови: руку поцарапай противнику и уже – победитель. Университетское начальство смотрит сквозь пальцы на забавы студентов со шпагами. А кадету драться до первой крови нет никакого резона. В военном корпусе законы много суровее: кадета, замешанного в дуэли, сразу же сошлют в солдаты без права выслуги, то есть, при любом раскладе он теряет всё и будет драться насмерть. А поскольку он, как будущий воин, занимается фехтованием у лучших учителей, то у студента нет ни единого шанса остаться живым. Уж лучше принести публичные извинения, тем более что сам грубить начал. Студент размышлял пару дней и согласился. Эта же компания собралась вместе ещё раз, и задира попросил прощения у Целищева, освободив Лапина от необходимости драться.

Через несколько дней, когда лейб-гвардии гусарский полк обустраивался в палатках возле Красного Села, подъехала группа цыган. Один подскакал к гусарам, спросил Корфа и Черского, сказал, что их вожак хочет с ними поговорить. Гусары были озадачены, но подъехали. Кто в этой компании вожак, поняли без объяснений. У всех цыган кони хорошие, с добротной сбруей, а у этого и уздечка, и седло были отделаны воистину по-царски. Красивый цыган лет сорока с чуть пробивающейся проседью в вороных волосах, в короткой чёрной куртке с серебряными пуговицами, под которой поблескивал ремень, богато изукрашенный серебряными бляшками. На ремне серебряные ножны со столь же богатой отделкой, сумочка под вид солдатской лядунки из того же металла, на пальцах – золотые перстни. Посмотрели, оценивая друг друга, потом цыган сказал, что приехал поблагодарить гусар за помощь, что они оказали Серёже Лапину, и пояснил:

– Серёжа с моим сыном с детства дружен, и при стычке со студентом за него вступился, а вы вступились за Серёжу, значит, вам я обязан.

– Ну что Вы? За что благодарить? Мы сделали то, что должны были, не более того! – ответил Черский облегчённо. Он был встревожен появлением вооружённых цыган, не знал, что ждать, а оказывается, всего-то – спасибо сказать приехали.

– Не каждый бы на вашем месте стал вмешиваться, не каждый, потому и благодарю, – возразил цыган.

– Простите, как к Вам обращаться? – спросил Корф. Он вспомнил слова матери Николая, что надо отца срочно найти, чтобы он проблему разрешил, и, сообразив, о ком шла речь, подумал, может, они студента от неминуемой смерти спасли.

– Русские меня Константином зовут, цыгане – Кхамоло.

– Разрешите поинтересоваться, Кхамоло, а что бы Вы сами сделали, если б мы не вмешались? Прирезали б, что ли, обидчика сына?

Цыган укоризненно покачал головой:

– И как бы вы на Серёжу после этого смотрели? Разве не сочли бы, что это для него хуже, чем сама дуэль, позорней? Когда отец в разборки сына влезает, кто после этого парня уважать будет? – этими словами цыган удивил офицеров: надо же, и среди конокрадов понятия о чести существуют! А Кхамоло твёрдо сказал. – Нет. Я бы не стал вмешиваться. Потому и благодарен вам.

– Значит, всё хорошо разрешилось. Правда, в карцере их компания посидела, но это только на пользу. Чтоб неповадно было впредь по трактирам шататься, форму позорить.

Цыган сказал ещё, что в случае необходимости офицеры могут к нему за помощью обращаться.

– А чем Вы можете нам помочь? – удивился Корф. Про себя подумал: «Ничего себе, покровитель гусарам выискался?»

– Мало ли что в жизни случиться может. Любому цыгану скажете, что вам Кхамоло обещался помогать, так они постараются…

Попрощались, поблагодарили друг друга, цыгане уехали, а гусары, немало озадаченные, остались.

– И как тебе вожак?.. И как тебе Анастасия Павловна? – спросил Черский. Офицеры при встрече с матерью Целищева, которая показалась им довольно приятной, догадались, что перед ними – дворянка, но раз сын – не дворянин, значит, муж из простых. Бывает подобное, не особо не удивились. А тут оказывается, муж-то её не только – не дворянин, а цыган. Может, и принадлежит к знати, но особой – цыганской!

Корф покрутил головой потрясённо, похмыкал, размышляя, произнёс задумчиво:

– Мда-а… Что и сказать?.. Хотя, хорош собой, хорош… И держится, как особа королевской крови… Хотя… Хотя… Не знаю, друг, не знаю… Занятно всё это, надо, пожалуй, Лапина расспросить, а то от любопытства сна лишусь, – решил Корф.

14 декабря 1825 года с утра корпус присягнул новому Императору, занятия в честь этого были отменены. Днём заметили на другом берегу Невы на Сенатской площади скопление людей. Кто-то принёс весть: «Бунтовщики! Те, что не желают присягать Николаю, собрались перед сенатом». Кадеты и преподаватели с тревогой наблюдали из окон, на ту сторону отправляли солдат из обслуги узнавать, что к чему. Сначала отряжённые за новостями рассказали: солдаты с того берега уверяют, что Константин, которому присягали недавно, арестован вместе с великим князем Михаилом, потому и протестуют. Потом оказалось, что якобы арестованный Михаил Павлович сам на площади появился и уговаривает мятежные полки подчиниться Николаю. Народу там становилось всё больше, чернь скопилась вокруг, облепила площадь, люди даже на заборах и на деревьях висли. Из-за столпотворения наблюдать за происходящим было всё сложнее. С началом сумерек раздались ружейные выстрелы и затем – пушечные залпы. Солдат из корпусной обслуги прибежал донельзя перепуганный, сообщил, что кто-то из толпы стрелял. Генерал-губернатор Милорадович убит, в великого князя Михаила Павловича тоже стреляли, но солдаты не дали убить, оружие у разбойника выхватили.

А на том берегу уже говорили пушки, солдаты мятежных полков убегали врассыпную по льду Невы, но кто-то их задержал, они стали строиться в шеренги лицом к Сенатской площади. Атаковать, что ль, планируют? Зачем? Вдруг лёд от их тяжести треснул, разошёлся, и кадеты в ужасе увидели, что солдаты барахтаются в воде меж льдин, чьи-то головы скрывались под водой окончательно, а кто-то ползёт, оставляя за собой на сероватом льду тёмные полосы – наверное, раненые. Выползшие, перешедшие реку собирались под окнами кадетского корпуса.

Мальчики высыпали на улицу и стали заносить раненых да искупавшихся в ледяной воде в свой лазарет. Преподаватели не вмешивались, кадеты действовали сами. Здоровых направляли в просторный корпусный храм, раненых – в лазарет, перевязали, напоили. Вечером на построении перед ужином старшие гренадеры шёпотом передали по строю тайный приказ: «Пирогов не есть – раненым!», и никто, даже самые младшие, не ослушался. По выходе из столовой каждый нёс пирожок и котлету, пряча их от глаз преподавателей.