Андрей Пушкарь - Русские мотивы ХХ века

Но как грубы, циничны некоторые из нас. Смеялись, рассказывая об их страданиях! Не чутки люди по отношению друг к другу. Пленные работают. Им созданы условия, но итальянцы мерзнут и падают от слабости и холода.

Разрешен въезд жителям. Они возвращаются восстанавливать разрушенную жизнь и общественное хозяйство. Они приветливо и охотно пускают ночевать каждый день по несколько человек и даже угощают своим ужином. «Немцы пользовались этим насильно. Неужели мы откажем своей армии!»

Взволнованность жизни! Впечатление, какой-то праздничности и взрослой мудрости населения, как бывает у людей после путешествия по другим областям и странам. Лапа войны загребла людей и гигантскую технику и бросила их из Европы в другую гущу людей! Всё перемешалось в бушующем океане, и теперь люди выходят, всматриваясь по-новому в жизнь!

Всё это впечатляет, но душу тянет к дому под его защиту. Я ничего не знаю, как они живут там, в Москве. Пошлю масло, макароны, консервы и два лимона. Продал пока только два платья. Я так хочу в Москву, в театр, музей, концерт.

Близок конец мученьям. Будем же мы счастливы, поедем на юг, будем здоровы и радостны.

Продолжаю свой путь. Устал я от моих путешествий, и мне сопутствует ряд неудач. То авария с машиной, то заносы в поле. Обрыв поезда на несколько часов.

Стояли в Ртищево трое суток. Променял материю на литр водки и 2 кг масла. Достал пахучую солонину. Мой подарок Зине из Ртищева.

Станция Никовка. Где-то на пути от Острогожска до Белгорода. Не утихает метель. Дороги забиты. Вчера рвался ехать. Так было тоскливо. Дороги как будто расчистят, но пока мороз, пурга. Машины не идут.

Провёл день в ротной мастерской. Хорошо был встречен. Плотно кормили. День ожиданий. Пурга кончилась, но дороги заметены. Тысячи женщин на расчистке. Вот и машина.

Деревня Алексеевка. В кухне у помойки сон. Еду, везу 2 кг масла, сыр. Берёг мясо, но оно портится. Продать бы бурки, имел бы сало. Да мало ли что можно было сделать. Жизнь ещё долго будет корявой.

Что же я? Вспоминаю. Лепестки роз, лилий. Захотелось домой. Неужели опять буду обижать Зину? Но внутри у меня светло. Светоч, как стебель под покровом снега, пыли. Взойдёт солнце и расправит крылья! Радостью будут светиться глаза. Оставил тебя в месяц твоих смутных настроений, но счастье в наших руках. Мы навечно вместе. Без твоей любви мне жестко и невыносимо, как сейчас одному в деревне на полу. Грязная изба, клонит сон, рядом помойка.

Впрочем, утром получил трофейные продукты, на рынке купил мясо. Поехали опять. Посадили нас на бочку с горючим. Сильная мокрая метель. При подъемах грязь и машина съехала в кювет.

Шёл по грязи 2 часа. Выбрались к темноте в Новый Оскол. Здесь ночёвка в приличной семье. Долго разговаривали с хозяйкой квартиры о пережитом. Ясно вырисовывается картина той тьмы, которую пережили люди, и которая опутала бы всю страну, если бы не хватило сил преодолеть врага!

В Белгороде обрабатывал материал и вдруг! Немецкие ракеты!

Запрет продавать на рынке. Выезд всех на восток. Ночной марш. Толпа раненых. Продрогли. Наконец, подготовка к отъезду и пересадка на поезд. Слёзы и лица всех провожавших! Немцы близко? Около Харькова? Когда же кончится страшное время?

Еду вслед за пожарищем войны по свежим ранам, нанесенным нашей стране, ещё дымящимся, пахнущим гарью и кровью. Служу Родине! Тоскую по вас, родные!

Все члены нашей группы разъезжаются. До сих пор наша база была в Серафимовичах, теперь в Воронеже. Фронт быстро продвигается вперед, и мы не должны отставать от него. Уезжаю в Богучары и Старобельск. С нами едет художник Милославский. В Москве живёт на Арбате. Пошлю с ним сахарин.

Я бессилен, раздавлен обстоятельствами и полная оторванность от дома.

Мороза уже нет. Я в валенках. Долго шёл по мокрому снегу. Вчера ехал в вагоне с лошадьми. Отчасти романтично. Сел в остановившийся на минуту поезд. Часа 2 на площадке в ужасной грязи. Пересел в вагон. Посередине – лошади. Запах, удары копыт. Дыхание лошадей над головой. Солома. Человек семь на полу и в люльках. Кони направлялись на фронт. Я сушил валенки и прикручивал к ним деревянные подушки, чтоб не ступать в воду.

4 дня был в Воронеже. Работа пока не организована. Питаюсь лишь наблюдениями окружающего. В Воронеже много впечатлений. Его шелестящее ночью железо, сдвинутое с крыш, пустынных руин.

Сейчас я окунулся обильно в военную атмосферу. Жалею, что не полностью передовую боевую. В Москве мы не чувствовали лика войны, не видели лицо врага.

Устал я от моих путешествий. Голова раскалывается от дум. А меня посещают мечты о будущем. Не будем голодны. Будет тепло и неутомлённо. Будут театры и музыка.

А уже весна. Май 43 г.

Берег реки у Коломны. Организовываю работы. Подъем и сборка. Сборы ферм.

Тёплый весенний вечер. В небе тонкий серп луны. От воды тянет свежестью, запахом реки. Вдали гул лягушек, как музыкальный звук, то замирает, то вновь воскресает! Обаяние лета, зелени, лесов, реки, тепла, велико и таинственно. Когда лучше, театрально-декоративной зимой или сейчас? Как свежи картины елей, покрытых снегом. Веточки заборов, проводов вдоль бесконечных дорог, освещённых кроваво низким солнцем с сине-фиолетовыми тенями! Зимой – наслаждение художника. Летом – счастье любви, нежность и мягкость, запах лугов.

Я ухожу. Уже темно. Идти далеко. Перед глазами насыпь к мосту. И он стремительным бегом полукруглых арок переброшен с берега на берег! Мощные творения человека в дни тяжелой войны. Девять пролетов ГАУ по 30 м. и семь пролетов Лангера по 62,5 м. Последнее рекордно! Построено с 10.1942 по 4.1943 год. Я жду указаний по его эксплуатации.

А мне пришло время возврата в Москву. Обещали машину для поездки за картофелем. Неудача в четверг. Не решился идти 15 км пешком.

Сижу на брёвнах в стремительном ожидании. Жизнь хлещет по лицу и учит бессмысленному терпению. Мысли меняются, как кадры в кино. Жаркое солнце успокаивает нервы. А в вышине крики грачей! Идиллия русской деревни. Мне хорошо. Тихо, нежно, музыкально. Силуэты машин, всадника на лошади. Пешеходы.

Позади Коломенский монастырь на стрелке, где Москва впадает в Оку и где плывут пароходы до Нижнего и дальше, дальше. Обещали машину. Наконец-то, и что? Я в поле у разбитой машины. Всё думаю, какой будет техника в будущем! Хочу написать книгу «Бег техники будущего». Набросал контуры 3 тысячелетия. Язык эсперанто, деловой. Национальный – литературный. Спорт, фото-записи. Всё на пленку! Искусство! Телевидение! Город в несколько этажей с экранированным стеклянным потолком! Движущиеся тротуары. Сельскохозяйственное орошение. Новые культуры. Пища витаминизированная, малообъемная. Антисон и антиболезнь.

А каков будет сам человек? Его мечты, идеалы? Не будет ли он холодным и бездушным? Забудет, что такое печаль, грусть, сомнения, сострадание к другому? Техника и нравственность? Не знаю.