Роксана Гедеон - Великий страх

Это был кошмар… За кого он меня принимает? За проститутку в борделе, которая вынуждена терпеть любые проявления страсти своих клиентов? Да такое поведение внушит отвращение любой женщине, даже самой чувственной. Ничего себе – любовь, вечный праздник чувств! Он просто пользуется тем, что женат, для того, чтобы всегда иметь меня под рукой, иметь как объект удовлетворения. И подумать только, своей холодностью и безразличием он завоевывал воображение стольких женщин! Как же они глупы! Они просто не ценят своего счастья, не ценят того, что не имеют такого подарка в своей постели. Он такой законченный эгоист, что вообще о женщине не заботится. Да вдобавок ко всему он просто-таки пятиминутный мужчина. А воображение у него в постели не больше птичьего!

Я могла не опасаться, что он услышит мои рыдания. Он, как всегда, спал, тяжело и беспробудно. Я молча встала, набросила на себя пеньюар и, превозмогая боль, внезапно возникшую внизу живота, вышла на лестницу. Пусть этот бесчувственный человек спит сам, мне его присутствие только мешает… Я спустилась в диванную, прилегла на мягкие подушки, натянула на себя плед… Так-то будет лучше. Если бы только не эта боль…

Она не утихала, как бы я ни ворочалась и какую бы позу ни принимала. Наконец, пот выступил у меня на лбу; приподнявшись и опираясь на одно заледеневшее от тревоги запястье, я дрожащими пальцами отбросила плед, приподняла полы пеньюара. Ужас пронзил меня. Кровь! Кровотечение, и несомненно, что-то нехорошее творится с ребенком… Вероятно, я была слишком расстроена, а Франсуа своим проклятым появлением только помог всему этому. Я вдруг ощутила яростную, самую настоящую ненависть. Нет, ребенка мне нельзя потерять, ни за что…

Я попыталась встать, чтобы дотянуться до звонка, но в этот миг на пороге появилась Маргарита в своем ночном одеянии. Я была так испугана, что даже не удивилась, увидев ее в такой час.

– Я услышала шаги на лестнице и решила поглядеть, что тут происходит… Скверно все это, мадам! Ваш муж лежит обутый на постели, как какой-нибудь сапожник пьяный, и поза у него самая что ни на есть неприличная… А вы? Что это вы оттуда ушли?

Она увидела мое искаженное болью лицо и враз осеклась, прервав свои обвинительные речи.

– Маргарита, я… я больна… течет кровь… возможно, я теряю ребенка.

Лицо ее побагровело. Она всплеснула руками.

– Господи! Да вам же врач нужен!

Как пушечное ядро, она выскочила из комнаты, и через мгновение, подобно грому, звенели все звонки в доме. Вся дрожа, я откинулась на подушки. Боже, Маргарита – просто золото… Мне даже как-то стало легче оттого, что все заботы переложены на ее плечи. Мне сейчас же окажут помощь, сейчас же сюда приедет Лассон… И как странно, что опять же она обо мне заботится, а не Франсуа!

– Арсен, бегом за доктором! – громовым голосом командовала Маргарита. – Колетта, неси горячую воду, она может понадобиться! Да пошевеливайся, ленивая девка!

От одного ее голоса боль, казалось, отступала. Я легла свободнее, смогла даже отнять руки от живота, и, когда Маргарита появилась вновь, я могла бы ручаться, что лицо у меня было уже не такое отчаявшееся.

– Ну, мадам? Похоже, вам лучше?

– Пожалуй, что да, – сказала я, пытаясь улыбнуться. – Надеюсь, это не выкидыш…

– Фи! Выкидыш! Это у вас-то – такой молодой и сильной? У дамы из семейства де ла Тремуйль? Да такого отродясь не бывало.

Говоря, она ни на минуту не прекращала действовать: поудобнее сложила мои подушки, зажгла свечи, распахнула окно, ибо в комнате было душно, а потом положила мне на лоб холодный компресс.

– Ты позвала Лассона? – шепнула я.

– А то как же? Вас никакие другие доктора пока не лечили.

Она болтала и дальше о всяких пустяках, ее болтовня успокаивала меня и заставляла улыбаться, но больше всего я была благодарна Маргарите за то, что она не задает мне ни одного вопроса, не интересуется тем, что произошло. А между тем не могло быть сомнения, чтобы эта проницательная старая дама не заметила, что Франсуа был пьян.

Эсташ Лассон, разбуженный среди ночи и все-таки явившийся на зов, был не в духе, но осматривал меня долго и тщательно.

– Ну, так в чем же дело? – спросила я дрожащим голосом. Он щелкнул пальцами, подзывая к себе Денизу, что стояла с кувшином в руках, и долго, ужасно долго мыл пальцы в серебряном тазу. Перебросив тонкую салфетку через плечо и вытирая руки, он наконец-то обернулся ко мне лицом и усмехнулся.

– Моя прелестная пациентка, совет может быть только один. Избегайте волнений и станьте на те несколько месяцев, что вам остались, монахиней. Это вам поможет.

– Вы… вы думаете, все дело в этом?

– Да. Держите супруга на расстоянии. Не может быть и речи о бурных ночах.

– А ребенок? Я не потеряю его?

– После сегодняшнего кровотечения я сомневаюсь, что вы способны доносить ребенка до положенного срока. Но если вы станете вести более спокойную жизнь, он может родиться вполне жизнеспособным.

Он посоветовал мне не вставать целые сутки с постели и только потом понемногу начать ходить. Никаких танцев, высоких каблуков или верховой езды… Успокоенная его словами и зная, что Лассон разбирается в своем деле, я уже перед рассветом уснула.

Проснулась я от прикосновения Франсуа. Было уже поздно – десять часов утра, и я поняла, что в Собрание он сегодня опоздает.

– Я уже знаю, что было ночью, Сюз… Мне очень жаль.

– Вам жаль? – переспросила я медленно.

Возможно, он говорил правду. Но ему не было так жаль, как мне, и он не понимал, что я пережила ночью.

– Вы были пьяны. Вы помните это, сударь? Он сделал нетерпеливый жест.

– Да, после нашей с вами ссоры я напился. Но в конце концов, это не причина, чтобы два дня подряд дуться на меня.

– Причина в другом, – прошептала я.

Он выпустил мою руку, лицо его стало каменным. Я знала, что ему неприятно все это слышать, но молчать больше не хотела. Целый год я молчала – это не исправило положения. Мои ложь и скрытность не пошли во спасение. Может быть, настала пора использовать правду.

– Видите ли, Франсуа, причина в том, что вас никогда нет рядом… Когда мне трудно и когда я, ваша жена, нуждаюсь в вас, моем муже, мне на помощь приходит кто угодно, только не вы. Помните, как вы бросили меня в Пале-Рояль? Мне помог Клавьер. А нападение ваших революционеров на Версаль, когда я была на волосок от смерти, – где были вы тогда? Меня спас Лафайет. А сегодня ночью, Франсуа, сегодня ночью нашему ребенку было плохо. Это была слегка и ваша вина, но вы спали, даже не задумываясь над этим. Все это повторяется настолько часто, что превращается в правило.

Франсуа сжал челюсти. Я смотрела на него устало, печально: он был уже не пьян, но с похмелья выглядел не слишком хорошо. Трезвый и спокойный, он уже не вызывал у меня неприязни, но какую тоску я ощущала, читая на этом лице выражение непреклонности и сухости. А может быть, даже черствости, которую ничто не сможет пробить. Он не умел чувствовать глубоко и тонко, и я была вынуждена это признать.