Евгений Горохов - Время собирать камни

У своей сакли Вацу крикнул:

– Клянусь Аллахом, я зарежу тебя как барана!

За всё время ссоры Хеди не проронила ни слова. Она стояла в стороне. Когда Вацу с отцом ушли, сказала сыну:

– Зачем ты затеял эту драку сынок? Если аульный старшина подумает, что это ты виноват?

– Старшина Иласхан мудрый человек, он всё поймёт и решит по справедливости.

– Хорошо если это будет так сынок.

Ворон доклевав мясо, которое утащил со двора Юсапа, взмыл вверх. Он облетел по кругу весь Иласхан Юрт и вернулся к роднику. Сел на свое любимое дерево. Только мальчика Кунты там уже не было, он ушёл домой.

Глава 3

Мокрый снег сыпал как из решета, ветер стонал и выл в печной трубе. В такую погоду, матушка, Пелагея Ильинична Аносова любила говаривать: «До чего же я люблю осеннюю распутицу. Хорошо смотреть в окошко, как с неба водица льёт и снег падает, да радоваться, что ты сидишь под крышей и у тебя тепло и сухо».

Сегодня Владимир как раз получил письмо от маменьки. Она сообщала о казанских новостях: кто венчался, родился или помер: «В Ильин день была в гостях у твоей тётушки Анны Ильиничны. После обеда, она гадала на тебя. Карты показали, что ожидает тебя сыночек, большая любовь. Отпиши родимый, нет ли у тебя на сердце зазнобушки. Хорошо бы тебе уйти в отставку со службы и ожениться, порадовать старуху – мать, внучатами…» – писала она.

«Эх, всё врут карты, милая матушка», – грустно усмехнулся Владимир.

Графиня Скобаньская, увлеклась Одинцовым и совершенно не обращала внимания на Аносова. Владимир пытался объясниться с ней, однако графиня, оборвав его любовные излияния, потребовала оставить её в покое. Владимир помчался к Одинцову, с полчаса высказывал ему своё возмущение, обвиняя в коварстве.

– Послушай Владимир, ты всё слишком близко принимаешь к сердцу, – сказал тот, выслушав сумбурные речи корнета, – поверь мне, графиня испорчена светом, ей чужды и незнакомы искренние чувства. Она просто смеётся над тобой. Так не позволяй же выставлять себя посмешищем.

– А как ты относишься к графине? – спросил Аносов.

– Этой особе вздумалось развлечься в нашей глухомани, и тут подвернулся я. Ни к чему не обязывающий роман.

– Я как другу тебе рассказывал о своей любви, и после этого ты говоришь мне такое! – закричал Владимир.

Выскочив от Одинцова, он помчался к Лежину, уж кто-кто, а друг то поймёт его, но Сашка поддержал Одинцова:

– Выбрось ты эту кокотку из головы. Ну не получилось с ней помахаться, не беда. Ты слишком серьёзно всё воспринимаешь, это до добра не доведёт. Поверь мне.

Нет, ни кто решительно не хотел понимать его. А он страдал, как он страдал!

– Ты что тут сумерничаешь, друг любезный? – услышал он за спиной голос Лежина.

Тот стоял у порога, из-за спины испугано выглядывал Ванька.

– Дрыхнешь братец?! – обернулся к нему Лежин. – Прими шинель.

Ванька с шинелью быстренько удалился. Сашка по диагонали прошелся по комнате, развернувшись на каблуках, подошёл к зеркалу.

– Хватит сидеть как сыч в темноте, пора выйти в свет. Одевайся, пойдём к Федякину. Посидим, развеемся.

– Пойдём, – согласился Владимир, гоня прочь печаль-тоску, – Ванька, мундир!

***

« 25 октября 1840 года.

Так уж повелось, что я доверяю свои сокровенные мысли этой тетради, а не другу. Нет никого в Кречевицах, кому мог бы я открыть своё сердце.

Служу здесь уже третий год, но так и не обзавёлся друзьями. Право даже не знаю в чём причина. Может всему виной мой скрытный характер или ещё что, но факт остаётся фактом, я одинок. Хотя в приятельских отношениях с некоторыми офицерами, но нет друга. Как сторонний наблюдатель созерцаю я за маленькими драмами, кои изредка происходят в Кречевицах. Впрочем, велика вероятность, что в одной из них центральным персонажем буду я. А что это будет комедия или фарс покажет время.

Примерно с неделю назад, у нас в Кречевицах объявились некто господин Бошняков с очаровательной спутницей, графиней Скобаньской. Внешность у Павла Афанасьевича примерзейшая, впрочем, возможно у него много добродетелей компенсирующих его внешнюю неприглядность. Мне это не ведомо, поскольку не имел чести близко сойтись с месьё Бошняковым.

У нас все ломают головы, в каком качестве приехала с ним графиня.

Впрочем, вскоре, всё это отошло на второй план. У графини нашлось немало поклонников, Бошняков же относится к её воздыхателям лояльно. По этой причине, все сделали вывод, что отношения между графиней и Бошняковым чисто дружеские.

Наибольшим любовным пылом к светской красавице воспылал драгунский корнет Аносов. На балу в офицерском собрании он весь вечер танцевал с ней, а потом явился ко мне, и заявил, что влюблён в графиню. Мальчишка совсем опьянел от этой страсти и возомнил, что и Скобаньская отвечает ему взаимностью.

Горьким было похмелье бедного корнета: графиня дал понять Аносову, что он ей безразличен. Оно и понятно, Скобаньской вряд ли интересен наивный юнец, но что совсем уж занятно, своё внимание графиня направила на меня. Двусмысленную роль, сыграл при этом месьё Бошняков. Встретив меня на улице, он чуть ли не силой затащил к себе на обед. Там и осчастливила нас своим присутствием госпожа Скобаньская.

Как выяснилось, графиня оказалась особой преоригинальной.

На следующий день я был приглашён госпожой Скобаньской на чай. Мы мило беседовали с ней о пустяках, вспоминали общих знакомых. Разговор коснулся Петра, моего старшего братца. Графиня как выяснилось, знакома с ним, она живо интересовалась его судьбой. Я уверил её, что Петя ведёт размеренную жизнь помещика, и ничем не интересуется кроме как видами на будущий урожай.

Графиня припомнила о вольнодумствах Петра, но я уверил её, что это всё в прошлом. Скобаньская к моему удивлению стала высказывать бунтарские мысли, намекая на свои связи с польскими конфедератами. Я же напомнил ей, что являюсь офицером и своим долгом считаю служение государю императору.

Однако вскоре заумные разговоры наскучили графине, и мы перешли на темы более безопасные.

Интересно, чем я мог приглянуться этой светской львице? Вокруг неё немало ухажёров на много красивее меня, но графиня благосклоннее всего отнеслась к моей скромной персоне. Так или иначе, но наш адюльтер продолжался, и дело шло к логическому концу, мы стали любовниками.

Надо сказать, что любовный пыл графини в постели, выше всяких похвал.

Вероятно разомлев от моих ласк, госпожа Скобаньская завела вольнодумные речи о тирании нашего досточтимого монарха. На меня её слова навеяли огромную тоску, и я поспешил раскланяться.

Всё бы ничего, но бедняга Аносов, продолжает тайно вздыхать о графине. Он пытался объясниться с ней, но та холодно попросила его больше не преследовать её. Не знаю почему, но Владимир меня обвинил в своих любовных неудачах. Он пришёл ко мне на квартиру, наговорил различных дерзостей. Я, было, пытался урезонить его, к сожалению, он меня не послушал. Вот таков анекдотец.