Евгений Горохов - Время собирать камни

Впрочем, ничего страшного в этом нет. Графиня скоро уедет, и Аносов её благополучно позабудет. Тогда-то мы с ним весело посмеёмся над всей этой историей.

Владимир умиляет меня своей наивностью. Он напоминает моего старшего брата Петра. Между мной и братом двенадцать лет разницы, но порой мне кажется, что старший из нас я, а не Пётр.

Зимой тридцать первого года, когда я ещё был юнкером в Александровском училище, братец пожаловал в Петербург. В один из вечеров мы пошли с ним во «Французский театр» Апраксина . Там давали Шиллера: «Коварство и любовь» с Молчановым . Как Пётр рыдал над этой пьесой! Удивил он тогда меня изрядно.

Брат по-прежнему, как и в юношеские годы мечтает осчастливить всё человечество, только не знает как. В голове его роятся множество прожектов, которые разбиваются в прах, соприкоснувшись с реальностью.

Взглянувши пристально на Петра, можно найти в нём много недостатков, но, несомненно, одно, человек он глубоко порядочный, и не способный на подлость.

Аносов как мне кажется из той же породы. Впрочем, я могу и ошибаться».

Положив перо на стол, и закрыв чернильницу, Алексей, сцепив пальцы на затылке, откинулся на спинку стула.

«Эко непогода разыгралась, – подумал он, глядя в окно, – как говорила наша ключница Дуняша: « В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит». Да уж больно дома сидеть не хочется, а охота, как известно пуще неволи. Пойду к Федякину, развеюсь».

Одинцов встал, надел мундир, и крикнул денщику:

– Василий, подай шинель и фуражку.

Посетителей в ресторации было не много. За одним из столиков ужинал генерал Офенберг, компанию ему составляли полковник Штольц и господин Бошняков. Издали раскланявшись с ними, Алексей прошёл в бильярдную. Там у окна расположилась компания офицеров. Драгунский поручик Белозёров что-то рассказывал. Судя по всему, история была весёлая, потому как вся компания хохотала. Подойдя, к ним, Одинцов сказал:

– Ваш смех слышан даже на улице. О чём Игорёк, ты так занятно повествуешь?

– Вспоминаю как Коленька Федосеев, будучи юнкером, убеждал меня, что, не может быть свободолюбивой мысли под армейской кокардой. Любил шельмец повторять: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». От былого вольнодумства не осталось и следа. Сейчас Федосеев целыми днями гоняет свой взвод, лишь бы заслужить одобрение Прусака.

– Причина служебной ретивости его всем известна, это Поленька Офенберг. Посему данный факт служит смягчающим обстоятельством Николаю, – пожал плечами Одинцов, – кстати, автор этих строк, господин Грибоедов, так же прислуживал начальству и весьма ретиво.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Белозёров.

– Господа, да это всем известно! – рассмеялся Алексей. – Грибоедов служил на Кавказе у Ермолова. Тот даже спас поэта после декабрьских событий 1825 года. Когда к Ермолову прибыл фельдъегерь с приказом об аресте всех бумаг Грибоедова. Что делает генерал? Он оставляет фельдъегеря у себя в кабинете, а Грибоедова отправляет домой и тот всё сжигает. Таким образом, Ермолов избавил его от ссылки в Сибирь. Между тем господин Грибоедов исправно строчил доносы на генерала в Петербург. Этот факт общеизвестен. Хороший поэт, ещё не означает, порядочный человек.

– Подлецы есть везде, и среди поэтов и среди офицеров, – сказал Аносов, так же присутствующий при разговоре, – один из них даже в нашей компании.

Наступила мёртвая тишина.

– Что значат твои слова Владимир? – спросил Одинцов. – Объяснись.

– Охотно, – кивнул корнет, – когда я говорил о мерзавцах в нашей компании, я имел в виду вас господин поручик.

– Ты в своём уме Аносов?! – воскликнул Белозёров.

– Корнет, вероятно, вы сегодня изрядно перепили, и болтаете невесть что, – холодно ответил Одинцов, – завтра протрезвеете, и будете сожалеть о своих словах.

– Завтра я не откажусь от того что сказал сегодня, – ответил тот, глядя в глаза Алексею.

– Господа угомонитесь! – воскликнул самый старший в компании, артиллерийский капитан Мещеряков. – Это переходит всякие границы. Владимир недопустимо говорить такое!

– Господин капитан, я говорю поручику Одинцову то, что сочту нужным, – запальчиво воскликнул Аносов.

– Господин корнет, слова, которые вы произнесли в мой адрес, не дают мне другого выхода…

– Не трудитесь, Одинцов, я принимаю ваш вызов!

– Как я понимаю, вашим секундантом будет поручик Лежин, – холодно продолжил Алексей.

– Вы совершенно правы господин поручик, – кивнул корнет.

– Хорошо, – усмехнулся Одинцов, – господин капитан, можно вас на пару слов, – он взял Мещерякова за руку и отвёл в сторону. Грустно улыбнувшись, Одинцов сказал: – Александр Иванович, сложившаяся ситуация произошла у вас на глазах. Прошу вас быть моим секундантом.

– Хорошо Алексей Николаевич. Ах, какая глупейшая история! – вздохнул Мещеряков.

– Обычный повод для дуэли. Хотя я с вами согласен, ситуация идиотская, – вздохнул Одинцов. – Благодарю вас Александр Иванович, и до скорой встречи.

Отойдя от капитана, Одинцов попрощался и с остальными офицерами, после чего отправился домой.

– Вот так господа, – развёл руками Мещеряков, и пошел следом за Одинцовым.

Офицеры один за другим разошлись, Аносов остался один. На душе его было мерзко и тоскливо.

«Будь что будет», – махнул рукой он, и пошёл искать Лежина, тот был в малом зале.

– Представь себе, в первый раз встал из-за карточного стола вовремя! – весело сказал он, подойдя к Владимиру.

– У меня к тебе просьба, – Аносов взял друга за руку и отвёл подальше от столов, что б их ни кто не слышал, – мне завтра понадобятся твои лепажи .

– И с кем же позволь спросить у тебя дуэль? – воскликнул Сашка.

– С Одинцовым.

– Вы же были приятелями, какая кошка между вами пробежала?! Впрочем, я догадываюсь, поцапались из-за этой гризетки Скобаньской.

– Послушай Александр, оставим графиню. Ты согласен быть моим секундантом, или мне придётся обратиться к кому-либо ещё?

– Володя я считал тебя своим другом.

– Так оно и есть.

– Тогда почему ты так говоришь?! Я твой секундант. Но позволь тебе заметить, не стоило из-за графини ссориться с Одинцовым. А уж затевать дуэль по этому поводу, великая глупость!

– Это Саша моё дело.

– Согласен, – вздохнул Лежин.

– Ну и хорошо! Секундантом Одинцова будет капитан Мещеряков, договорись с ним о времени и месте. Я пойду домой, когда всё обговорите, дай знать.

Владимир был настолько взвинчен, что возвращаясь, к себе даже не замечал, что идет, по лужам, не разбирая дороги. Одинцов же напротив, был совершенно спокоен. Придя домой, он достал свою тетрадь, и стал писать:

« Может так случиться, что это последние строки в моём дневнике.