Евгений Горохов - Время собирать камни

Всему своё время, и время всякой вещи под небом. Время плакать и время смеяться. Время сетовать и время плясать. Время разбрасывать камни и время собирать камни. Время обнимать и время уклоняться от объятий. Время искать и время терять. Время сберегать и время бросать. Время раздирать и время сшивать. Время молчать и время говорить. Время любить и время ненавидеть. Время войне и время миру.

Книга Екклесиаста.

Глава 1

Октябрь 1840 года выдался хмурым и дождливым. Солнце редко прорывалось сквозь тяжёлые, свинцовые тучи, и не успевало просушить мокрую землю. Кругом лужи и грязь. Уныло поздней осенью в российской глуши: скука, слякоть и тоска смертная. По правде говоря, провинциальная жизнь скудна на развлечения.

20 октября, с самого утра сыпал нудный, моросящий дождь. Непогода прогнала всех с улиц села Кречевицы. Только пьяный сапожник Тимоша, бредёт, меся грязь своими длинными, тощими, как у цапли, ногами. Впрочем, вот и он скрылся в дверях трактира.

Поручик Одинцов отошёл от окна, и сел за стол. Тишину канцелярии батареи, лишь изредка нарушал скрип половиц под ногами часового, расхаживающего в коридоре. Поручик покрутил пуговицу на мундире, а она возьми да оторвись. «Чёрт, незадача! – досадливо поморщился Одинцов, – Федька сволочь опять напился и не привёл мундир в порядок. Да, не фартит мне с денщиками». Действительно, с этим народом Алексею решительно не везло. Первый был лентяй и манкировал своими обязанностями, второй пойман на воровстве. Федька, третий денщик, шустрый малый, лишенный недостатков своих предшественников, да вот беда, большой любитель заложить за воротник.

– Часовой! Ко мне! – крикнул Одинцов, приоткрыв дверь.

Загремели шаги, и на пороге дежурной комнаты, возник рослый, детина лет тридцати. Вытянувшись во фрунт, он доложил:

– Ваше благородие, рядовой Онищенко по вашему приказанию явился.

– У тебя есть нитка с иголкой? – спросил Одинцов.

Онищенко с удивлением уставился на офицера.

– Порвали что господин поручик? Дык вам зашивать несподручно будет. Дозвольте мне ваше благородие.

– Не надо братец, – покачал головой поручик. – Твоё дело канцелярию охранять, а не пуговицы господам офицерам пришивать. Я и сам справлюсь, ты только дай мне нитку и иголку. У тебя они должны быть с собой. По тебе видно, ты солдат справный.

– Рад стараться ваше благородие! – Онищенко протянул иголку с чёрной ниткой.

– Благодарствую братец. Теперь иди, служи дальше.

– Слушаюсь ваше благородие! – Онищенко пошёл дальше мерить шагами канцелярию.

В детстве у Одинцова был гувернёр, француз по имени Мишель. Он служил капралом в наполеоновской армии, и попал в плен при отступлении из Москвы, да так и остался в России. Весёлый, неунывающий коротышка, до службы в армии, зарабатывал себе на хлеб, работая портным. Обшивал он французов в славном городе Лионе.

Мишель обучал Алёшу Одинцова французскому языку, а между делом, карточной игре вист. Научил он так же ставить заплаты и пришивать пуговицы. Сейчас навыки портняжного ремесла Одинцову как раз и пригодились.

Сделав дело, Алексей хотел было вздремнуть сидя за столом, но тут за дверью послышались торопливые шаги. Принадлежали они явно не часовому. Одинцов вышел в коридор и увидел фейерверкера своего взвода Тихонова.

– Ваше благородие, разрешите доложить, – выпалил Тихонов, – фельдфебель Назаров приказал мне спешно бежать к вам в канцелярию.

– Что такого могло стрястись?! Опять война с турками? – усмехнулся Одинцов.

– Никак нет ваше благородие, нам об этом ничего неведомо, – развёл руками Тихонов.

– Тогда что же? Зачем ты братец сломя голову принёсся ко мне?

– Солдат первого года службы Васька Аристархов в петлю полез. Мы его успели снять и насилу откачали, а он орёт: « Не мила мине жизня, всё равно себя порешу!»

– Пойдём во взвод, посмотрим на этого горемыку – сказал Одинцов, одевая фуражку.

У казармы их встретил фельдфебель Назаров, старый служака с пышными усами.

– Дозвольте доложить ваше благородие, – начал он, едва Одинцов поднялся на крыльцо, – Аристархов сменился с поста, и должон был отдыхать, а он шельма смастерил себе петлю из пояса да завязал за балку, а потом с табуретки сиганул в неё. Аккурат тут мы с портупей-юнкером Удальцовым зашли. Глядим, Васька в петле хрипит. Удальцов схватил нож, и порезал ремень, а потом за фелшером побёг. Я же послал Тихонова к вашему благородию, а сам значит с Васькой остался.

– Понятно, – кивнул Одинцов. – Фельдшер там?

– Никак нет, – ответил Назаров. – Ушёл, грит, оклемался парень.

– Сам Аристархов что говорит? Зачем в петлю полез?

– Молчит, господин поручик.

– Раз вам не сказал, может мне поведает.

– Дай-то бог, – перекрестился Назаров, – грех то, какой вздумал учудить.

Аристархов, щуплый, парень лет двадцати, сидел на койке. Около него стоял Удальцов, поглаживая свои залихватски закрученные усы. При появлении офицера, Аристархов вскочил и вытянулся во фрунт.

– Оставьте нас вдвоём, – приказал поручик.

– Слушаюсь, ваше благородие, – козырнул Назаров. Он кивнул Удальцову: – За мной шагом марш!

Одинцов прошёлся по казарме, Аристархов стоя по стойке «смирно», делая равнение то налево, то направо, в зависимости от того где находился поручик.

– Может, расскажешь, что за причина толкнула тебя на самоубийство? – спросил Алексей.

– Чего уж там ваше благородие. Прикажите всыпать мне шпицрутенов, и слажено дело! – посмотрел исподлобья Васька.

– С превеликим бы удовольствием голубчик, – вздохнул Одинцов, – только это не выбьет дурь из твоей башки. Не помогут здесь шпицрутены. А если ты поведаешь мне, что мучает тебя, может и легче стане. Вдруг и я смогу подсказать тебе какое либо решение.

– Как же, дождёшься от господ помощи! Держи карман шире! – зло усмехнулся Василий.

– Ты только что, чуть было, не переступил черту, что отделяет живых от мёртвых, потому я прощаю тебе, твои дерзкие слова. Однако ты упомянул господ, и я не понял о чем ты. Изволь объяснить.

– А чего уж там! – махнул рукой Васька. – Девка у меня была. Обвенчаться хотели, да меня в солдаты забрили. А намеднись деревенского своего видел, он на подённую сюда приехал. Говорит, спуталась моя Анютка с барином нашим. Он в прислугах девок содержит и пользует их. Грешат в бане все скопом, и бога не боятся.

– Он что насилует их?

–Зачем?! Сами к нему лезут. Барин им материи отрез спрезентует али бусы какие подарит, а они и рады радёшенки. А барин-то наш, до бабьей ласки дюже охоч. Вот таперича, и Анютку мою приблизил. Вам же господам всё дозволено! Она как узнала, что Михей сюды на заработки собрался, так велела яму сыскать меня, да передать, чтоб и думать о ней забыл.