Роксана Гедеон - Майская свадьба

Я произнесла это негромко, но яростно, так, что у принца дернулась щека.

– О, – сказал он холодно, – вы снова повторили мне те слова, которые я уже слышал в Париже во время нашего последнего свидания. Теперь вы будете часто напоминать мне об этом?

Я смотрела на него с отвращением.

– Не знаю. Я бы предпочла вообще не встречаться с вами.

– Я очень ошибся в вас, мадемуазель. Мне казалось, в вас течет кровь де Ла Тремуйлей, но кровь вашей матери постоянно берет гору.

– Я слышала это уже сто раз. Полагаю, вы привезли меня сюда не за тем, чтобы открыть мне тайну моего происхождения? – спросила я устало, но с некоторой долей язвительности.

– Я привез вас затем, чтобы забрать в Париж, и я это сделаю.

–– Я готова ехать куда угодно… лишь бы Жанно остался со мной.

Принц нахмурился.

–– Не думаю, что сейчас самое время для этого.

У меня зашлось сердце. Так я и знала! Он не изменил своих намерений. Но о чем же он желает говорить со мной, если отказывает мне в самом важном?!

–– Если ваш ребенок находится сейчас, как вы говорите, у вашего итальянского брата, то я полагаю, что нет необходимости его оттуда забирать.

– Я… я не понимаю вас, – проговорила я шепотом.

– Тут нечего понимать, Сюзанна! Все сложилось гораздо приличнее, чем я ожидал. Ваш ребенок, разумеется, должен получить хорошее воспитание. Но пока что он слишком мал. Поначалу я подыскивал хорошую семью, которая позаботилась бы о нем, но сейчас, когда в этом деле объявился ваш брат, можно оставить это дитя у него. А вы вернетесь в Париж и выйдете замуж.

Нет, это казалось мне слишком чудовищным, чтобы быть правдой. Мне представился Жанно. Принц предлагает мне с ним расстаться? Конечно, у Антонио малышу будет неплохо, это я знала заранее: молоко Жасмины, ласка Селины, тепло и солнце Мартиники… Но ведь я буду на другом краю света и уже не услышу его смех, не почувствую теплоту его тепла. Кого он будет называть матерью? Как это вообще возможно – предлагать мне отказаться от сына?

– Нет-нет, – прошептала я, – вы не можете этого сделать.

– Могу, мадемуазель. Для вашего же блага, для вашего доброго имени. Вы вернетесь в Париж одна, и сплетни утихнут.

– Я убью себя, знайте это! – крикнула я с угрозой и яростью в голосе. – Есть вещи, которых женщина не может выдержать!

– Я не дам вам совершить ничего подобного.

Его тон был таков, что я поняла: он выполнит все, что говорит, в этом можно не сомневаться. Но я все-таки сомневалась; может быть, я была так наивна потому, что ощущала себя больной и уставшей и голова у меня пылала, как в горячке.

– Ах, вы говорите так, потому что совсем не знаете моего ребенка, – произнесла я умоляюще. – Если бы вы его знали, вы бы поняли, какое это сокровище. Его нельзя никому отдавать, даже моему брату, это самый лучший мальчик на свете. Сущий ангел. Он плачет совсем не так часто, как другие дети, он тихий и спокойный, просто немного более чуткий. А видели бы вы, как он улыбается! У него такая мягкая кожа, такие пухленькие щечки, а ручки – они словно ниточкой у запястий перевязаны! Ему уже шесть месяцев, а он еще ни разу не болел. Даже болезнь жалеет такого прелестного ребенка. Жанно ничем и никогда не причинит вам неприятностей…

Я говорила, как в бреду, переполненная чувством отчаяния и надежды одновременно. Сам дьявол был бы тронут моими словами, я вкладывала в них всю свою искренность, всю безграничную любовь, которую питала к Жанно. Принц резко поднялся, с грохотом отодвинув стул. Я заметила, что он избегает моего взгляда.

–– Охотно верю, Сюзанна. И сам охотно поглядел бы на этого малыша. Но не сейчас.

–– Не сейчас? Что это значит?

Принц отошел к окну, заложил руки за спину.

–– Это значит, что пока не время. Сейчас нужно думать о вашем браке. Малыш подождет. Мне не нужны бесконечные сплетни при дворе. В свое время одно ваше удочерение наделало много шуму и стоило мне множества усилий, а вы удвоили этот шум своим поведением. Так вот, я хочу, чтобы шум унялся. Пусть общество переключится на другие предметы обсуждения.

Обернувшись ко мне, он уже мягче добавил:

–– Но это не значит, что ребенок останется на Мартинике навсегда. Разве вы не знаете аристократических обычаев? Считайте, что вы отдали сына кормилице. Так всегда делают. Когда ребенку исполняется семь или восемь лет, он возвращается к родителям. Я сам так вырос.

–– Но я не могу жить без него семь или восемь лет!..

–– Это в вас говорит ваша итальянская кровь. Если вы прислушаетесь к своей французской сущности, вспомните о своем аристократическом благородстве, вы поймете, что я абсолютно прав.

Я в ярости ударила кулаком по постели. Черт возьми, он хочет, чтобы я вспомнила о своей французской сущности? О каком-то там чертовом благородстве? Но о чем бы я ни вспоминала, в сердце были только жгучая боль от расставания с Жанно и ненависть к этому могущественному человеку! Чтоб он пропал! Какое право принц имеет вставать между мной и сыном? Ребенка разлучают с матерью только на невольничьих рынках. А до обычаев аристократов в этих вопросах мне нет дела!

–– Я никуда не поеду без ребенка! И не позволю везти меня во Францию, как пленницу.

Холодно взглянув на меня, принц направился к двери.

–– Боюсь, вам не приходится выбирать. Вы уже на корабле. Что касается пленницы, то вы перестанете ею быть, когда станете носить фамилию мужа. Пусть хоть это поощрит вас к предстоящему браку. Я ничего не желаю так, как устройства вашей судьбы. Быть вашим отцом, мадемуазель, оказалось крайне хлопотным делом.

Он вышел. Поистине, этот невозмутимый, холодный, бесчувственный человек вызывал ужас… он так хладнокровно собирался причинить мне огромное горе! Я в ярости швырнула подушку ему вслед, потом рывком села, спустив ноги с кровати. Корабль еще не ушел. Отец говорил, что отплытие только через два часа. Надо хотя бы найти Маргариту или Кантэна. Они должны помочь мне.

Черные круги поплыли у меня перед глазами, в голове словно вспыхнула молния. Ах, как сильно стучит кровь в висках! Из-за этой боли и поднимавшейся в груди тошноты я не чувствовала в себе силы ходить.

– Я не позволю ему, – прошептала я исступленно. – А если он сделает так, как сказал, у него не будет больше дочери!

В каюту вошла Маргарита, бросилась ко мне с возгласом радости.

–– Как я рада вас видеть, мадемуазель! Все случилось так быстро. Третьего дня приехал его сиятельство, приказал собирать вещи. Нас отвезли на корабль еще вчера вечером, и с той поры я все ждала, когда нам позволят увидеться. Говорят, вы не совсем здоровы? Я приготовлю вам компресс с винным уксусом. Или, может, растереть несколько зерен муската, чтобы приготовить успокоительное?

Я слушала ее, но мало что понимала. Боль, мучившая меня, развивалась словно по спирали, причиняя все большие и большие страдания. Но когда она достигла высшей точки, сознание погасло, и я будто провалилась в черную бездну.