Глафира Копылова - Дарья Рябинина о людях Сибири

больше укоренилась, да меня теперь пацаны убьют, не только

мужики. Эх, дурак я, дурак, чего наделал. А, видать, надежная

у них власть-то, а мы теперь куда? Подохнем здесь, как мухи

в крынке, в траве-то этой, траву жрать не будешь. «Теперь заждались меня дома родные, – думал другой, лежа на животе, уткнув голову на руки, во рту он держал потухшую папиросу из остатка

махорки самодельной. – как мне оказаться дома, хоть бы самую

плохую мне работу. Не стал бы я больше грабить, но меня видели наши, когда мы нападали на обоз. Что бы я отдал, чтоб только

был бы не я!».– Небось,заждались,– вдруг услышал он голос человека,который приближаясь спрыгнул с редвана,награждённого всякими продуктам.

– Как с неба свалился вдруг, – сказал главарь банды. – Уж и

ждать не стали. В город еду, немного и вам дам.

– Сами промышляйте, но я вот немного вам на всякий случай

привез, дам, а то все на базар. – Тарас сгрузил кое-что, поставил

коня отдохнуть в самую дальнюю чащу. Игнат подошел к отцу

и грустными глазами посмотрел на него.

– Не выдержу я больше, батяня, домой хочу, домой. Заели меня,

гады, гляди, все счесал тело, одолели и волосы забили.

– Но, уж потерпи малость, а то ночью кавды и прибеги ненадолго. Сказывают, скоро все будет по-другому.

Долго беседовали бандиты, сытно наевшись, развалясь, лежали

поодаль дороги и думали, что скоро придут наши и станет все постарому, но тогда уж все, заживем, а то что-то даже ездить перестали на базары люди. Но повернулась жизнь, да не в их сторону. Зря

ждали бандиты прихода белых. В тридцатых годах, т.е. в тридцатый

год, вдруг начали организовываться везде и всюду колхозы, и с 1928

года кое-где. Бандиты в страшной панике кинулись кто куда! Одни

забились по домам, другие – в самую глушь тайги. Поняв, что все

пропало, пришел последний конец, передрались все и разбежались.

Тарас, распрощавшись с сынами, забился дома. Съездив на базар

для отвода глаз, выслушивал, высматривал в деревне обстановку.

В первую очередь стали в колхоз вступать бедняки да середняки. Рябинины пошли в колхоз почти первые. Имущество сдали в

колхоз. Отец запряг коня, погрузили плуг, борону, сортовку, веялку и Петька сам все отвез и снова приехал за остатком. На следующий день приехали мужики на их коне и спросили пшеницу.

– Даю пшеницу, хоть сегодня забирайте.

Но они сразу записали, сколь мешков, и уехали, потом это, мол,

пойдет на посевную.

– Ну, мать, теперь не одна будешь ты работать, и я буду чемто полезен. Берут меня в контору сторожем. Дети наши примут

новое, хорошее дело, видно, им наречено в жизни от бога жить

лучше, чем жили мы. Оно, брат, вместе-то дружно, и работать веселее, и жить легче. Не нам распоряжаться их жизнью, это видать

верный и честный путь, я рад за них, мать, ей богу – хоть уж давно перестал верить,с тех пор,как меня бог обидел,ногу отнял.

– Что ты, что ты, опомнись, ты еще самый счастливый, другие

совсем не вернулись или вернулись, да помрачение получилось, в

банды подались, теперь вот бродят где-то голодны-холодны. Так

уж пусть, – сказала Арина, – только вот я, Паша, не честная к тебе!

И всему свету!

– Как так? – изумился Павел и строго посмотрел на Арину.

– Этого не должно быть – я знаю! Ты верна мне, ты должна

быть, во всяком случае, справедливой!

Арина улыбнулась и ушла в сенки.

Отец задумался:

– Вот это дельце! Вот это номер, эх, а я не знал!

Через несколько времени приходит Арина и подает в тряпице кошелек – тот самый, который она прятала на чердаке в

карнизе. Который много лет назад кинул им молодой красивый

разбойник.

– Где взяла? Что это? Чей? – и подозрительно посмотрел снова.

– Вот, Пашенька, моя неверность! Хранила я это горе, не сознавалась тебе – боялась, снова выкинешь. А ведь это же золотые!

– Только и всего? – обрадовался Павел.

– Только и всего, столь их и было, – оправдывалась она перед

мужем.

Павел усмехнулся и радостно выпрямился:

– Ну, это дело – полдела исправимо, справимся!

– Не говори, Паша, так, а лучше вспомни, как он попал к нам.

Ты грешил на Агапку.

– Бабки Агапки давно уже нет с нами, а мы все на нее грешим…

а оно вот где таится – проворчал отец.

– Я ни одного зернышка не взяла, Паша! А как я нуждалась!

Его, видно, Петюнька тогда-то спрятал, а я нашла. Этот проклятый кисет – он мне всю душу вывернул, сколько ночей промучилась я, а сознаться – выкинешь и думать нечего. А если он вдруг

приедет к нам – кинула бы я ему в глаза, окаянному, и душе легче!

Павел медленно высыпал содержимое себе на ладонь, зажал в

кулак и долго думал, уставясь в пол. Наконец встал, высыпал все

золото в кисет, т.е. тот же кошелек, и сказал:

– Оно нам ни к чему, Ариша, мы не знаем ему цену. Пусть оно

даст пользу и добро иному делу, новому. Я его отнесу.

Павел здал золото,на которое купили пшеницы и облегчили посевы колхозу.

– Дурак Павел, даже золото отдал!

А Рябинины радостно улыбались.

Второй девочке, Даше, сровнялось десять лет. Мать ее сильно и непоправимо заболела. Она стала долго и натужно кашлять.

Здоровье ее с каждым днем ухудшалось. Но, любительница с молодых лет ходить за ягодой, она и при болезни усидеть не могла. У ней

начиналась болезнь легких. Однажды осенью Арина позвала свою

приятельницу сходить на горы за ягодой, за крыжовником и кислицей, та согласилась. Идти далеко. Но с разговорами идти незаметно.

Шли долго до того места, где часто набирали в прошлые годы,

когда много уродит ягод. Таких угодий ближе нет как на том месте,

они это знали одни. Дойдя впились сразу, не присели нисколько,

не остановились отдохнуть с дороги. А еще же карабкаться надо

повыше, внизу-то нет ничего. Добрались. Нагрузились порядком,

да еще по узлу на корзину сверху положили, и потопали домой.

Не успели отойти от горы, как на них налетел молодой мужик –

Сема-огородник. Так называли его за то, что он был бригадиром

огородной бригады совхоза. Поселка, около которого протянулась

гора с множеством ягоды. Никто, никогда не запрещал здесь их собирать. Совхозные люди и колхозники из их села, почти все были

родными между собою. То сестра, то кум, то сват, то брат, то просто знакомые между собою, здесь были жители на совхозе и из

села, откуда пришли они.

В деревню они приезжали по всякому делу. Сельчане в совхоз

шли как домой. Чего ему вздумалось нарушить это дорогое родство между селами. Его совсем не касались эти ягодные угодья, но

он вдруг подъезжает к ним и с завистью крикнул:

– Чего несете, откуда?

В душе решил – сорвать, раздавить те сокровища, уплывающие от

его рук, что достались им очень дорого. Руки были все исцарапаны