Глафира Копылова - Дарья Рябинина о людях Сибири

– Все ясно – ты хулиган! – Мать встала, скрестила руки на груди и задумалась: Что же делать? Отец придет, и те придут – он

пороть будет ее, не отберешь.

Скрипнули ворота, пришел отец.

– Ну вот, дождались! Сейчас он тебе, шельма, задаст и в кого

только уродилась? Последняя, балованная, парнишкой, видно,

надо было быть тебе! – Мать села на ящик, стоявший у кровати и

поглядела на дочку.

Дашка зыркнула на мать глазами и, как кошка, прыгнула на

печку, забилась в угол и задернула занавеску.

Отец замешкался в сенках, как кто-то залетает в ворота –

это Колькина мать и ее рыжий сынок. Мать тащит его за руку. Собака

кинулась навстречу, громко лая, и, сколько хватало цепи, натягивалась, хрипела, прыгала.

– Цыц, окаянный!– замахнувшись батогом, прикрикнул отец. –

Больша, сватать идут? – пошутил он.

Мать Кольки метнула глазами, как молниями и приказала проводить в избу.

– Где ваша девчонка? – строго спросила она.

– Заходи, заходи. Не знаю пока, где наша девчонка – коня отводила, а где теперь – увидим, поди.

Протолкнув вперед свое чадо, которому уже тринадцать лет,

а Дашке всего десять, вошла сама. Отец, войдя, сел на кровать, а

мать с Колькой сели на лавку.

– Ну, рассказывайте, с чем пожаловали, – сказал отец.

И мать Кольки стала говорить, кричать то, что совсем не видала. Колька рад: «Во мамка за меня как! Ох и дадут

теперь ей ,о-ёё!»

Отец выслушал молча, ничего не сказал. Мать, прижав руки,

продолжала стоять, ожидая, что же будет дальше.

– Но, расскажи теперь ты, что и как дальше было?

Колька думал, что Дашки дома нет, и сказал, сопя носом:

– Она ни с того, ни с чего взяла на меня наехала, а я отскочил,

а конь напугался и понес ее, а обратно шла, швырнула каменюку

вот эту в окно, притащив с собой здоровенный булыжник.

Дашка не вытерпела:

–Врёшь,рыжий,– высовываясь с печки,– сам коня пугал,камнями бросался.Я чуть не упала– спроси у дяди Стены!А шла домой – он

меня дразнил, – и показала, каким камнем бросалась

примерно.

«Рыжик» посмотрел и потупился.

– Но вот, где правда – не найдешь! Придется спросить Степана.

Но конюх шел к ним сам. Под окном постучал, мать открыла ему

створки. Он по пояс перевесился в избу и поздоровался.

– Что-то вы все насупились?

– А те чо? Пришел сюда – звали? – заворчала Колькина мать.

– Да, собственно, не к тебе, по-моему, и не суйся, куда не надо,

– зная ее плохой характер и повернувшись к Павлу, сказал, – дядя

Павел, ты шутки брось! Как бы тебе ребенка не лишиться, ведь

так и до греха недалеко!

– Что, в чем дело? – спросил отец.

– А вот сегодня влетает Гнедко на всем скаку, и на нем ваша

девчушка. Конь-то норовистый, о ворота седока сбивает не первый раз, а ваша залетает – волосы дыбом, платье на голове, и по

пояс голая. Уцепилась за гриву, бела-белехонька – испугалась шибко, глазенки вытаращила, а стал снимать – не отдеру рук от коня,

трясется вся.

– Кое-как снял, пошла и зашаталась. А в воротах, так и гляди

– ноги переломает. Тогда будут рядить да судить – что смотрел,

почему ребенок баловался? А эта – «Чо пришел, да кто те звал?» –

вот надо, и пришел! Трудно самому, пусть Андрюшку бы отослал,

но не ребенка, да еще девчонку.

– Андрейка рыбачит, дома не сидит – опять пескариков надергает, – погордился отец и потупился.

Конюх ушел, не простившись. Все молчали.

– Пошли, мам, домой, – сказал Колька. Мать встала и, дойдя

до порога, взялась за дверную скобку: – Но что, вставлять будете или как? – спросила она.

Павел окрысился:

– А чего мы-то будем вставлять, а если бы убил конь Дашку,

кто вставил бы ее на место? Кто вернул бы мне ребенка? Но я не

такой – возьми мою двойную раму, не могу же я нести тебе, и мать

тоже – не обедняем.

– Не возьму я вашей рамы, ту вставим.

–

Но и ты скажи сыночку,что еще раз пугнет ребёнка ,тогда я вас пугну – пугну как надо ! А сейчас, мать, отдай ей из двойных.

– Не надо нам вашей двойной, свою встеклим, – заговорила она

довольно мягче, и ушли домой со своим сыном.

Арина понемногу болела. Дашутка подрастала и неотлучно

следовала за матерью. Случались в доме праздники заводили, сходились родные и друзья, приглашенные, гостей собиралось полон

дом.

Дом купили большой, широкий, с огромным крыльцом, с глухим обширным двором.

Гости, подвыпившие, шумели, веселились, пели, плясали, кто

как мог. И в это время звали детей – Дашутку и Андрея.

– А ну-ко, Андрюшенька, тряхни стариной, давай, Андрюха,

давай, стряхни кудрями!

И небольшой белоголовый мальчик с жиденькими волосенками выходил на круг.

– Давай нашу любимую, гармонист, – просили гости, – и русская гармоника, широко разводя руками, заиграет с выходом цыганочку, которую мог и любил танцевать только Андрюшка. Одной

рукой взмахнув и приложив ее к затылку, другой ударив по запятнику ботинка или валенка, или просто босиком, пускался в круг и

постепенно увеличивал быстроту движений, и, наконец, до того

красиво, что старший танцор мог позавидовать его отчаянной пляске, вертелся Андрейка как настоящий цыган.

Дашку уже не просили, зная наперед, что если она дома, то

звать не стоит, забьется в угол, не пойдет, а не позовут – она немного обождет и вылетит и перепляшет, под общий смех, веселье

гостей.

Так и есть – Дашка на круг, бешено трясет своими маленькими

плечами, топает ногами, вскидывая руками, и забывая все на свете, кроме того, что она танцует.

Гармонист порядком уставший, прекращает игру и усталые

дети падают в объятия гостей, которые с радостными криками целуют их, осыпают деньгами:

– За танец, дружок, за танец, не стесняясь, берите! А ну, давай,

подставляй ладони!

Андрюшка вырывался и убегал, а Дашка все принимала и уносила, а найдя Андрейку, совала собранное ему.

– Уйди от меня,– кричал Андрейка и Дашке все доставалось,но не на

Снова неуемная Дашка следом ходила за братом и, зажав в кулачке деньги, умоляла:

– Возьми, Андрюшка, а, Андрюшка, на их!

Но Андрюшка уходил куда-нибудь во двор.

– Спасибо, уважили, – все наперебой хвалили и ласкались к

танцорам гости. В избе было жарко в зимнее время от согретых

разгоряченных тел. В открытую дверь, когда кто-нибудь входил

или выходил, валил клуб пара.

Дашка кричала после того как уходили гости:

– Андреюшка-а-а! – и Андреюшка подходил.

– Чо орешь, дура?

Но Дашка была хитрая, сразу вдруг сделалась ласковая и хныкала,

протягивает руки – «Возьми, Андрюша!»

– Другой раз не бери, – грубо заругает ее брат, сам возьмет из

ее ладошки смятые бумажки и копейки.

***

Мать болела, но все же она ходила, хотя уже не работала.