Галина Губайдуллина - Властелин Нормандии

1.017год от рождества Христова. Раздробленные франкские земли на феоды дворян и церкви.

Герцогство Нормандия. На смотровой башне донжона в Фалезе, греясь у костра в этот прохладный, сентябрьский вечер, сидит граф Роберт де Эслуа, по прозвищу Дьявол, хотя более лояльные близкие друзья называют его Роберт Великолепный, и это прозвище было не раболепным заискиванием, а соответствовало действительности.

Ростом он был, увы, пониже, чем его знаменитый предок, основатель рода – Конунг Рольф Рогвальдсон Пешеход. Кстати, прадеда тоже народ «любил» и тоже заслуженно величал Рольф-Дьявол. Этот король викингов получил прозвище «Пешеход» потому, что воевал без коня, ведь сидя даже на самом высоком жеребце, ноги Рольфа доставали земли. Славный предок был тот ещё задавака и нахал: давая вассальную присягу королю Франции Карлу Простоватому из рода Каролингов, Рольф по обычаю должен был поцеловать ногу сюзерена. Но Рольф кланяться не стал, он поднял ногу короля до своей груди, и слегка прикоснулся, при этом Карл сначала смешно упал, затем болтался в воздухе под смех викингов. Но так как эти рыжие пираты поставили свои жёсткие условия, захватив изрядное количество городов, король стерпел оскорбление-«шутку», и был рад отдать только земли Северной Галлии – Нейстрию, которая теперь стала именоваться Нормандией. Герцог Рольф Нормандский в шестьдесят лет принял христианство, чтоб жениться на дочери французского короля Гизелле, и стал именоваться Робертом, в его честь и назвали правнука.

Сильный, высокий и обаятельный Роберт де Эслуа вызывал симпатии с первого взгляда, люди наслаждались, любуясь каждым его движением, жестом, улыбкой. Черты лица он позаимствовал у Капетов: тёмные волосы, крупный нос, выразительные губы, только глаза цвета спокойного моря говорили о крови скандинавов.

Граф смотрел на испускающую сияние спутницу Земли.

Серебристая луна, с переливом огней на ней, покорила небосвод и гордо смотрела вокруг, полная и роскошная царица земной видимости. Мерцают разбросанные повсюду разноцветные отблески огненных звёзд, красотою маня, вселяя удивление и упоение вселяя в землян, вызывая восхищение от ощущения глубины могущей Вселенной.

Идеальные формы всегда притягивали графа. Он подолгу не мог оторвать глаз от красивых вещей. Роберт часами мог любоваться природой, иногда мог вертеть в руках сочный фрукт, прежде чем решался откусить от него, новые детали интерьера или одежды встречал с радостью ребёнка, но больше всего его привлекал и притягивал блеск боевого оружия и свет ночных светил.

По лестнице на донжон поднялся маркиз Анжельжер де Мовбрей, от тяжёлых шагов его пухлые щёки тряслись.

Этот гордый здоровяк, чей девиз: «Лучше сломаться, чем склониться», почитал и уважал сеньора, недавно родившегося сына назвал в его честь Робертом.

Он официально доложил:

–Ваше Сиятельство, Контевиль, наконец, прислал своего сына для прохождения службы.

–И где этот отлыниватель от священных обязанностей?

–Я здесь,– раздался голос из темноты.

К костру вышел новоприбывший. Граф с восхищением воззрился на изящные линии лица нового оруженосца. Парень среднего роста, римская кровь проявлялась в нём в форме носа с лёгкой горбинкой и смуглой кожей. В чёрных глазах юноши ещё детская наивность. Лицо пока не оттеняет пушок, не говоря уж и о бороде, кои носили все друзья графа.

–Меня зовут Эрлюин де Контевиль, и я к Вашим услугам, господин.

–Твой отец долго испытывал моё терпение,– упрекнул его Роберт,– Он сразу присылал младших сыновей, когда те достигали подходящего возраста, чтоб служить пажами, тогда как ты сидел дома, якобы всё время болел, а на вид – крепкий парень. До меня дошли слухи, что твой набожный папаша боялся испортить твою душу в моей плохой компании.

Юный Контевиль, насупившись, молчал.

–Сколько тебе лет?

–Шестнадцать, Ваше Сиятельство.

–Вот. А в оруженосцы идут с четырнадцати. Ты будишь лишних два года отбывать воинскую повинность в моём отряде.

–Как прикажете, сюзерен.

–Запомни, хлюпик, я не выношу жалоб и слёз, моё любимое занятие – это нажива с помощью убийств в честном бою. Завтра выступаем в дальний поход, надо отдать должок монастырю Сен-Дени, так что иди, спи, малыш.

Эрлюин хотел возразить, что он не малолетка, а вассал, и что графу самому ещё только двадцать лет, и что сеньору де Эслуа прибавляет несколько лет маленькая бородка, но будущий оруженосец благоразумно вспомнил наставления отца: «Молчание – золото».

Среди ухоженных и начинающих увядать к зиме плодовых и ореховых деревьев, которые граф распорядился сажать рощами, чернела грязная и старая солома крестьянских хижин, прогнивших от дождей, огороженных обглоданной козами оградой из прутьев. Между соломенных крыш редко проглядывали деревянные постройки зажиточных жителей с более обширным огородом. В отдалении стоял каменный дом управителя деревни, без огорода, но с аккуратным садиком и цветником.

В одном из добротных, деревянных домов жила семья Шаррон. Про Шарронов говорили, что их прабабка путалась с римским легионером, доказательством греха служила восточная смуглость последних поколений. Главе семейства Урсольду, симпатичному брюнету с небольшими чёрными глазами, шёл сорок восьмой год. Жене Доде нравилась его родинка у левого глаза, а шрам на правой щеке стал давно милой отметиной родного человека. Дода гораздо моложе мужа, ей тридцать три года, но её широкое лицо выражало вечную усталость, щёки нависали над двойным подбородком, а блёклые волосы норманнов цвета соломы свисали из под платка жидкими сосульками. Бесцветные брови делали лицо тусклым и невыразительным. Приятно выделялись красиво очерченные, яркие губы, небольшой нос да васильковый цвет глаз.

Радостью Шарронам служили дети. Весельчаку Люсьену шестнадцать лет, он очень похож на отца. Простодушный Иохим тоже тёмноволосый, но крупные черты лица перенял у отца Доды, этот мальчишка рос богатырём, в свои четырнадцать лет помогал дровосекам наравне со взрослыми. Богобоязненная, но в тоже время завистливая Вульфгунда с широкими скулами, как у матери, но чернявая и узкоглазая, как отец. Ей исполнилось одиннадцать. Любимица отца – строптивая болтушка семилетняя Гарлева; оба рода смешались, и получилось прелестное личико с пухлыми губами, с каштановыми волосами, чёрными, изогнутыми бровями под которыми горели удивительной синевы глаза. А младший, годовалый замарашка Арно, белёсый и синеглазый, не слазил с рук матери. Только для него у матери находились самые ласковые слова.

Вот и сегодня вечером после ужина, при свете масляных ламп, семья занялась обычными развлечениями. Мать пряла из козьей шерсти толстую нить, Арно вертелся у неё на коленях. Отец шил из кожи сапоги для Гарлевы. Дети играли. Люсьен корчил уморительные рожи, отчего ребятишки хохотали до икоты. Как всегда объектом шуток стал Иохим. Он обиженно надул губы, смотрел исподлобья, но не смел и слова против сказать старшему брату. Люсьен повалил его на половики и принялся щекотать. Гора мышц по имени Иохим примирительно смеялся.