Иван Яцук - Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга вторая

– Ну расскажи, что видел по пути в Архангельск?

– Все хорошо, матушка. Народ везде приободрился, говорит великое спасибо за мир, за послабление податей.

– Да, мы с Левою немного уменьшили поборы. Надобно, чтобы народ повеселел, достаток почувствовал, тягу к труду восстановил. Деньги пошли в казну, с войском скоро окончательно рассчитаемся.

– Все так, матушка. Токмо народ в большой косности пребывает. Избы черные, дряхлые, неряшливые. В землянках многие живут.

– Ничего. Не сразу Москва–то строилась. Дадим народу передышку – приберется. Нам бы войн избегать, Петруша. Сколько можно? На одну войну и работаем. И распри внутренние нас нищат. Один Степка–разбойник чего натворил!Церковники ярятся друг на друга. Держава должна строиться, Петруша, должна обрастать добром, а мы что? Все на войну да на войну. Потому и в невежестве, в грязи. Вот и ты, Петруша, мнится мне, на войну собираешься. А кто ж будет строить? Как построил Василий каменный кремль, да Грозный кое-что прибавил, так с тех пор у нас нового ничего и нет. Остальное все деревянное, горит ежегодно. Строить надобно, сынок, строить. Только тем и останешься в памяти. Я ничего не успела построить, забудут меня. На тебя одна надежда.

–Вы мир восстановили, матушка. Того не забудут.

–И–и, велика важность,– тяжело вздохнула царица.– Мир должон быть всегда, а война изредка. Так издавну повелось, на том стоит земля. Что в Архангельске?

–Ежели честно, то плохо, матушка. Иностранцы хозяйничают, нас за людей не считают. Товар ни по чем скупают, пошлины через пень колода платят. Военные корабли под огнем весь берег держат.

– А, ты, небось, думал, что все иностранцы, как на Кукуе,– слабо усмехнулась Наталья Кирилловна, всю жизнь учившая Петю, что все иностранное лучше.– Нет, дружочек, они здесь шелковые, ручные, потому как некуда деться. А в Архангельске они настоящие. А ты, я вижу, все готов поменять на иностранное. Да, у них есть, что взять; я сама по молодости заказывала послам привозить что-нибудь эдакое. Однако, и русское нельзя забывать. Каждый кулик должон свое болото хвалить. Иностранцев используй, а дружбу води с русскими. Так надежнее.

– Как же матушка, дружить с нашими–то, ежели они сиволапые, темные, все на Владимира Красно Солнышко ссылаются, а того уж семьсот годов как нет. Бородищи отрастили, иные и на людей-то не похожи – зверье будто. Как в Европу с таким рылом ехать?

– Бороды, Петенька, не главное. Сам говоришь, иностранцы тож бороды носят.–Царица замерла в кресле, закрыла глаза, отдыхая. Потом опять заговорила:– бороды не главное. Главное, сын, береги мир для России. Я ухожу. Сие – мое завещание тебе. У нас всего вдоволь, нам нечего где-то что-то искать, расширять, отбирать – свое бы сберечь. Каждый день мира – благо для России. Она будет подниматься с каждым днем, аки сказочный богатырь, окропленный живою водой каждодневного труда.

– Матушка, я принял решение строить настоящую армию и настоящий флот. Я спесь-то с иностранцев повышибу – рука Петра сжалась в железный кулак.

–Петруша, опять ты за свое.– безвольно сказала царица, понимая, наверно, что сына не переубедить.

–Ну как же, матушка,– горячо возразил Петр.– Еще древние говорили: хочешь мира– готовься к войне.

–Готовиться к войне и воевать – то разное,– продолжала убеждать Наталья Кирилловна.– а у тебя, Петруша, с детства склонность задираться без причины. Я радовалась, что можешь защитить себя, но для царя такая склонность может стать губительной. Хвастовства и гордыни у тебя, сын, много – уж извини за откровенность. А сие – грех большой. Я тож читала древних и тож кое-что понимаю в политесе, а потому настаиваю: через двадцать-тридцать лет мирной жизни Россия будет первой державой Европы. Все страны будут втягивать тебя во всякие войны, а ты супротивляйся, как только можешь, всеми силами и средствами. Сие пусть будет твоею войной. Сможешь уберечь Россию – ты победил, не сможешь – так и останешься с черными избами. Армию создавай, флот строй, да токмо для охранения России. Я бы тебе еще помогла, да нет уже сил. Стрельцы всю мою силу забрали. Как вспомню Артамона Сергеевича, Ваню мово любимого, так сердце и заходится, то давит, то жжет, как огнем. Архангелы уж трубят. Много сил я положила, чтоб посадить тебя на трон, помаленьку учила управлять. Теперь престол принадлежит токмо тебе. Почувствуешь близкий конец – напиши завещание, чтобы распрей не было. Пока у тебя единственный наследник, его и готовь заранее. Токмо вижу я – нелюб он тебе. Напрасно. Евдокия – добрая, надежная жена. Я ее держала в строгости, быть может, излишней. Ныне каюсь. И Алешка– хорошее дитя,– матушка тихо улыбнулась, вспомнив умилительное личико единстенного внука.

– Матушка, вы сами знаете, что я был не готов для отцовства,– ответил искренне Петр.– Оттого и холоден был к сыну. Я его еще полюблю, дайте время.

– Вот еще что,– слегка встрепенулась матушка, радуясь, что вспомнила важное.– Пока будешь строить, подружись покрепче с Мазепой – гетманом украинским. Он, конечно, скопидом, золотишко любит, дерет пошлины нещадно, однако, он– единственный человек, способный защитить купеческие обозы в Европу от казаков– разбойников, шастающих по дорогам.

– Не печалуйтесь, понапрасну, матушка,– Петруша взял руку матери, погладил ее.– Хворь – дело проходящее. Еще подсоветуете мне не раз.

– Дал бы бог помочь тебе. Нагулялся, небось, вволю, пора и честь знать. Лев Кириллович будет на первых порах тебе первый помощник. Полностью не слушайся его советов, но и не отвергай с порогу. Становись до кормила, управляй по-божески, как твой отец и брат. Отвергни всех пьяниц, что рядом с тобой, набери людей духовных, душевных, они тебе помогут, ежели не делом, то словом пастырским. Сие тоже немало.

– Ладно, матушка, все исполню, как велишь, только выздоравливай поскорее.

Не выздоровела матушка, Студеной ночью 4 февраля 1694 года тихо покинула сей мир. Петруша в то время поехал в Воронеж, где Лев Кириллович заложил новую верфь. Узнав о смерти матушки, он возвратился в Москву, но на похороны так и не приспел: то ли не слишком спешил, то ли, в самом деле, весть пришла поздно.

Несмотря на то, что отношения между ними в последнее время складывались непросто, было жаль родительницу, но помеж сожаления и печали прорывала изнутри струя нежданной радости: наконец-то один – Хозяин! Вся честная кампания, окружавшая Петрушу, обрадовалась безмерно. Особенно ликовали Лефорт с Меншиковым, обнимались, поздравляли друг друга. Теперь их начальник был единоличным начальником всей России, можно было рассчитывать на чины, звания, поместья.

Только бы Петруша опять не упустил вожжи. Вроде бы соперников нет, царь Иван ослеп окончательно, из опочивальни почти не выходит, он не в счет. Одному Льву Кирилловичу следует дать понять, что Петруша сам будет править без посредников.