Анна Чернышева - Звезда бессмертия

– Спи ,спи, мой маленький.

Но сын не хотел спать, смотрел на неё небесно– голубыми глазками и улыбался.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

ЧЕМ ДАЛЬШЕ, ТЕМ СТРАШНЕЙ.

Яркий свет, решительно убивает приятные, безмятежные сны. Просыпаться, думать, понимать что я все еще взаперти. Не хочу! Я накрываюсь одеялом с головой, поворачиваюсь к стене, воздух быстро кончается. Я вытаскиваю нос, подглядываю одним глазом…

Со стены, у самого лица, на меня пристально глядит, деловито шевелит усами, отвратительный, рыжий, огромный таракан. С диким визгом, я пулей вылетаю из кровати, отмахиваюсь подушкой, отпрыгиваю назад, на кого-то налетаю. За спиной что-то обрушивается, катится по полу. В это время таракан галопом бежит по кровати, достигает края, подергав усами, спрыгивает и, к моему непередаваемому ужасу, на двух маленьких рыжих крылышках благополучно перелетает на пол и приземляется у моих ног. С боевым криком я хватаю тапочек обеими руками, подымаю его над головой, и обрушиваю на насекомое. Только увидев жалкое пятно на линолеуме, я могу спокойно выдохнуть и обернутся. Незнакомая мне сестра крутит пальцем у виска:

–Дурдом!

Я с победным видом осматриваю поле битвы: по всему полу валяются бутыльки, таблетки, шприцы, медсестра собирает их на деревянный лоток, как у коробейников в кино. Шприцы большие, стеклянные, уложены в железные коробки. Уже в который раз, мне кажется, что в этом месте время остановилось, застряв где-то в послевоенных годах.

–Уколы? – удивляюсь я, – вчера же их не было.

–Вот именно, не было, – соглашается сестра, – нечего было колоть, мы и не кололи.

Женщина она неприятная, с крупным носом, большими ушами, руками, ногами; в старом, застиранном, явно малом ей белом халате с засученными рукавами. Она почему-то напомнила мне, колоритного палача из средневековых сказок.

Все мои подруги по заключению восседают на своих заправленных кроватях, уже одетые и причесанные, словно проснулись давным-давно. Сестра ставит свой латок на Иркину тумбочку, достает из своих железных коробок шприцы, ампулы. К моему удивлению, все настроены благостно.

–Мой церебрализинчик , – радуется Пуся, словно встретила старого друга.

–Моя валерьяночка, – в тон ей вторит Ирка.

Можно подумать, они даже рады лечению, только Лена, на мой взгляд, ведет себя адекватно. Она брезгливо морщится и честно признается:

–Терпеть не могу церебрализин, он плохо рассасывается. Я вообще не люблю уколы.

–Люблю, не люблю, – ворчит сестра, – подставляй задницу.

Уколы она ставит размашисто, отчаянно, словно мстит за давние оскорбления. И почему процедурные сестры так не любят своих пациентов? Я искренне радуюсь, что экзекуция меня не касается.

После ухода палача в белом халате мы мирно стучим алюминиевыми ложками по своим железным мискам, борясь с сильным желанием вылить кашу в раковину. Так есть хочется! Но каша все равно, совсем не похожа на еду.

День медленно плетется дальше. Как обычно, Пуся радостно прыгает на кровати. Я пытаюсь пристроиться на краешке своей, принять удобную позу, но снова и снова скатываюсь по растянутой сетке вниз.

–Теперь понятно, как эти кровати приобретают свою форму, – замечаю я, кивая на Пусю. – Интересно, кто лежал здесь до меня? Наверняка, такая же любительница попрыгать. Узнать бы, где она теперь.

–Здесь лежала очень милая дама, – живо реагирует Маша. – Ее выписали перед самым твоим приходом. Теперь она поселилась в розовом домике.

–Что еще за розовый домик? – настораживаюсь я.

Верка весело подключается к разговору, как-то недобро усмехнувшись:

–Ну, розовый домик, разве ты не знаешь? Возле каждой больницы есть такой маленький домик для самых любимых пациентов.

Я ничего не понимаю:

–О чем вы говорите? Это какая-то шутка?

Лена вздыхает устало и объясняет по-человечески, серьёзно и даже грустно:

–Они говорят про морг. Его обычно устраивают в отдельном маленьком домике, и неизвестно почему, всегда белят в розовый цвет.

–Она что умерла?! – я вскакиваю от возмущения, – до меня здесь лежал труп?!

–Успокойся, успокойся. Они пошутили, – уверяет Лена. – Пациентку лежавшую на твоей кровати просто выписали домой.

Я спокойно вздыхаю, опускаюсь обратно на свою кровать, и как всегда проваливаюсь, чуть ли не до самого пола. Только я успеваю подумать, что Лена нормальный приятный человек, как она встает, набрасывает на плечи покрывало и раскинув руки словно крылья начинает плавно кружиться по комнате. Я гляжу на нее с недоумением.

–Обычное дело, – бросает Маша. – она думает, что она моль и может летать.

–Ерунда, какая-то, – не верю я. – Чего ради ей так думать?

–Говорят, она свихнулась после дефолта. Прямо перед тем как накрылись все вклады, ее муж продал машину, гараж и дачу, они собирались переезжать в теплые края. Само собой, до поры положили все деньги в банк. Узнав, что обратно ничего получить нельзя, она и стала молью. Это еще что, порой ей кажется, что за ней с мухобойкой гоняются сам Ельцин и Гайдар. Во, во, смотри, начинается.

«Моль» резко поворачивается и мечется по палате. Она запрыгивает на кровати, на колченогий стульчик, на тумбочки. Ее движения полны ужаса. Накрывшись с головой своими «крыльями», Лена наконец затихает.

–«И такая дребедень каждый день», – смеется Маша. – Психи, что с них возьмешь?

После обеда, объявляют сон час, для меня это полная неожиданность.

–Я здесь уже третий день, почему вчера не было никакого сон часа? – недоуменно спрашиваю я у сторожил.

Маша охотно объясняет и это.

–«Элементарно, Ватсон». Вчера были спонсоры, ради этих толстых дядек изменили весь режим. А позавчера, ты явилась как раз после сон часа. Все очень просто.

–И долго продолжается этот ваш сон час? – уныло интересуюсь я.

–Три часа, – радостно откликается Верка.

–Я не смогу спать так долго! – Заявляю я.

–Сначала все так говорят!

… Я поправила белый передничек, оглядела себя в старенькое мутное зеркало. Оттуда на меня смотрела миловидная девушка, в темно – коричневом платье горничной.

–Как хорошо, что меня взяли на эту работу. Спасибо, тебе господи, – тихонько прошептала я, – хозяйка такая молодая, элегантная, утонченная, говорят, она танцовщица, человек искусства. Такая не станет слишком придираться и бить слуг.

Я снова любовно оправила свой передник потянула воротничок за уголки. Труднее всего было замотать в тугую шишку, мои упрямые кудряшки. Вот одна опять выбилась над ухом. Я принялась ее поправлять, когда услышала громкий, но мелодичный приятный звон серебряного колокольчика.

–Ой, госпожа Айсидора, – спохватилась я и бросилась из комнаты.

Я вихрем влетела на лестницу, но все равно опоздала, мадам уже вышла из будуара, одетая для прогулки, торопливо натягивала перчатку.