Татьяна Хрисанфова - Тростинка

– Так чего же случилось? – поторопил рассказ холопа Властимир.

– Случилось! Воевода местный заприметил ее. С той поры не давал ей прохода. Куда она идет, он навстречь ей. Обещал выкупить ее у батюшки вашего. Да только не соглашалась она.

– Вот девка блажная! – не выдержал Андрей, – Жила бы в тереме, нужды не знала!

Холоп осуждающе посмотрел на воеводу: видно не понять тебе, господин, простых людей.

Рассказ холопа, по непонятным причинам, заставил сердце князя забиться чаще. Он осуждающим взглядом остановил Андрея, попытавшегося прикрикнуть на мужика.

Холоп продолжал:

– Пошли как-то девки по ягоды в лес. Разбрелись кто куда. А воевода следить велел за каждым шагом девушки той. Донесли ему, что ягоды она сбирает. Он, как тать, за ней в лес прошмыгнул. Потом рассказывал воевода, что девку он силой взял на поляне той. А когда встала она с земли, будто поглядела на него с ненавистью, да сказала: «Не будет тебе удачи, воевода.» Тут же о землю ударилась и обернулась волчицей. Сказывал воевода, что на послед оглянулась на него волчица, а глаза-то у нее зеленые-презеленые, как листья на деревах. С тех пор встречают в лесах местных волчицу с зелеными глазами. Сколь ни охотятся на нее, никто не смог даже ранить. Не уловимая она!

Среди дружинников раздался ропот:

«…таких сказок много слыхивали. Об оборотнях! В любой деревне: то медведь мужиком оборачивается и к бабе под бочок ночью ложится, то бабы оборачиваются кошками да по ночам коров доят. Не удивил ты. Да и девок воеводы берут к себе, а как надоест, так в деревню с приплодом привозят. Не все девки такие неподатливые!»

– Сказка моя еще не кончилась, – с достоинством повысил голос холоп, – вот дослушайте до конца. Пропала с тех пор дочь у колдуньи. Осталась она одна. Забывать стали люди о том, что случилось летом. А следующей весной колдунья среди ночи проснулась от писка детского. Сразу и не поняла; думала: кошка лесная забрела к ней. Двери открыла, а на пороге дите, еле в тряпки завернутое. Словно котенок мяучит. Колдунья, женщина добрая, взяла то дите в дом. А когда разглядела: глаза-то у дитя – как у дочери ее пропавшей – зеленые, словно листья. Выкормила девочку женщина из деревни. У нее малец свой был. Только в деревне не любят ту девчонку, уж больно она напоминает пропавшую девушку.

– Она колдунья, девчонка та? Почто не любят ее?

– Говорят, она и есть волчица лесная. Днем будто девкой оборачивается, а ночью волчицей. Знаете вы ее!

Дружинники переглянулись.

– Девчонка, что летом на дереве сидела. Думали вы: русалка она. В деревне ее зовут «волчьей дочерью». А терпят только потому, что бабка лечит деревенских травами да наговорами.

– А воевода не тот, которого много лет назад волки в лесу загрызли? – спросил седой дружинник, видимо слышавший раньше эту историю.

– Он самый! Аккурат после того, как колдунья девочку приютила, стали примечать стаю волчью в лесу. Все кружат поблизости, не бояться, вроде, волки. Сколь свиней, овец порезали. А однажды нашли в лесу воеводу. Не его самого, а кости обглоданные. Человечьи да лошадиные. По одежке и определили, что воевода был. Вот, князь, верь теперь иль не верь, воля твоя. Только не гонись ты за волчицей. Послушай ты старого холопа.

Властимир сидел молча. В голове его мелькали картины лета. Он совсем забыл о лесовинке. А ведь он назвал ее тростинкой. Дела княжеские отодвинули образ девушки вглубь сознания, и он еще ни разу не всплыл, не напомнил о себе. А вот, поди ж ты! Оказывается она, чуть ли не дочь волчицы. Властимир не верил, что у волчицы, пусть даже оборотня, может родиться человеческий ребенок.

«И все-таки есть в ней какая-то тайна, – думал князь, – не напоминает она деревенских девок. Может оттого, что не делает работы деревенской, как другие? Или оттого, что с кикиморами знается». Князю припомнилась кикимора Акулька. Он усмехнулся своим мыслям: поверил в русалок да кикимор! Просто девка морок навела на хмельного. Научила ее старая колдунья видения на людей напускать. Умеют они это…

Князь тряхнул головой, отгоняя от себя воспоминания:

– Ну что, удальцы? Навел скуку на вас холоп? Хватит! Пусть зверюшки поуспокоятся. Айда домой! Пировать будем!

Глава 11

Милица сидела у окна, с грустью поглядывая на пустой двор. Властимир рыскает по лесам уже три дня. Прислал убитого зверья. И теперь холопы снимают шкуры во внутреннем дворе. В хоромах суета, беготня; дивятся на здоровенного лося, убитого князем. А сам он словно забыл, что в тереме живая душа томиться. Скучно молодой княгине, грустно одной – покинутой всеми. Даже старая нянька, шаркая истоптанными чириками, ушла смотреть на животину. Как же – любимое чадо поохотился!

Милица не захотела вместе со всеми идти на улицу, ей жалко было лесных жителей. Вдруг она услыхала далекий топот лошадиных копыт. Топот приближался к терему, становясь все отчетливее. И вот уже множество всадников показалось на широкой улице, ведущей к княжьему подворью. Гулко стучали копыта по замерзшей накатанной дороге. Всадники, спешившись во дворе, спрыгивали с лошадей. Милица не выдержала и бросилась в сени, потом выбежала на красное крыльцо встречать мужа. Щеки ее загорелись, когда она увидела въехавшего во двор Властимира. Она вся так и подалась навстречу ему.

Но Властимир жестом остановил жену. Несколькими шагами он одолел ступени и поцеловал ее в лоб. Милица хотела прижаться к мужнину плечу, но тот отстранил ее:

– Вели баню топить! Промерзли мужики в лесу. Славно поохотились, славно попариться надо! Вели пир готовить! Душа гулять хочет. Позови дураков, пусть потешат. Зови гудошников, пусть в рожки сыграют.

Он оглянулся, отыскивая взглядом гусляра.

– Эй, Млад, парься в бане лучше, на пиру петь будешь!

Князь сгреб в охапку подошедшую няньку и так и втащил ее в сени.

Милица медленно пошла за ними. Дружинники отдавали удила в руки конюших: те, набрасывая на лошадей попоны, вели их в конюшни. Заиндевевшие от холода дружинники поспешали за князем в теплые сени. Не спешил, лишь Млад. Опустив кудрявую голову, он, нехотя, ступил на крыльцо.

В жарко натопленной бане дружинники расселись по широким лавкам и березовыми вениками стегали друг друга по мокрым широким спинам, изукрашенным старыми рубцами. Андрей отмачивал веник в деревянной лоханке и, усмехаясь, посматривал на друга, лежащего вдоль лавки.

– Приготовился, княже? Выбью из тебя весь холод лесной! Ночью жарко придется Милице, – усмехался он.

Мокрый веник опустился на мокрую, распаренную, спину, оставляя на ней красные следы.

– Ну что, княже, жарко тебе? – щерился Андрей, снова и снова опуская веник из дубовых листьев. Властимир кряхтел от хлестких ударов, ворочал плечами, и, наконец, не выдержав, соскочил с лавки и кинулся отбирать веник у друга. Андрей обежал вокруг лавки, не собираясь так просто сдаваться. Властимир, сделав вид, что утомился от бесполезной беготни, уселся на лавку, черпачком стал поливать на себя воду.