Бертрис Смолл - Византийская принцесса

И вот теперь Теадора думала о красивом молодом человеке с сильными руками, благодаря которому избежала серьезной травмы. Он был высокий и загорелый, но Теадора знала, что у него такая же светлая кожа, как у нее, потому что под недавно подстриженными черными волосами кожа была совсем белой. Черные глаза смотрели на нее с такой теплотой и лаской, что в этом было нечто дерзкое. И его улыбка, обнажавшая ровные белые зубы, тоже была очень дерзкой.

Конечно, они больше не увидятся: это недопустимо, – и все же Теадора невольно спрашивала себя, придет ли он завтра. Неужели ему действительно хватит дерзости снова забраться по монастырской стене в сад?

Выяснить это можно было только одним способом – спрятаться в саду до того, как стемнеет, дождаться и посмотреть. Когда он придет – если придет, – она, конечно, не выдаст своего присутствия: будет прятаться до тех пор, пока он не уйдет, и по крайней мере удовлетворит свое любопытство.

Теадора захихикала, представляя, как он будет раздосадован. Он явно считает себя неотразимым, раз ожидает, что приличная девушка тайком выскользнет из дома и придет на встречу с ним. Что ж, скоро он узнает, что это не так.

Встреча с этой девочкой, Теадорой, позабавила Мурада. Его, взрослого мужчину, искушенного в любовных делах, очаровала ее свежесть и естественная невинность. Официально она третья жена его отца, но Мурад был почти уверен, что султан Орхан не заберет ее в свой дворец, не говоря уже о своей постели, – на это практически нет шансов. Теадора всего лишь пешка в политической игре. Мурада не мучили угрызения совести из-за того, что флиртовал с ней, – как честный человек соблазнять ее он не собирался.

Мурад-бек был самым младшим из троих сыновей султана. Его родного брата звали Сулейман, а единокровного – Ибрагим. Мать Ибрагима Анастасия происходила из благородной византийской семьи и была дальней родственницей Теадоры. К матери Мурада Нилуфер, дочери грузинского гетмана, она относилась с высокомерным пренебрежением. Однако именно мать Мурада была любимой женой султана и ее сыновей она любил больше всего. Ибрагим, единокровный брат Мурада, был старшим, но в детстве его уронили так, что он ударился головой, и с тех пор был не совсем нормальным. Он жил в собственном дворце, окруженный заботой рабов и специально подобранных бесплодных женщин. Периоды вменяемости чередовались у Ибрагима с периодами буйного помешательства, но его мать все же надеялась, что он унаследует трон отца, и втихомолку работала над достижением этой цели.

Принц Сулейман тоже жил в собственном дворце, но у него были дети: двое сыновей и несколько дочерей. У Мурада детей не было: он сам выбирал себе женщин, не способных к деторождению. Младший сын Орхана знал, что отец выбрал своим преемником Сулеймана. Мурад любил старшего брата, но тем не менее намеревался бороться с ним за трон после смерти их отца. В такой борьбе всегда есть шанс проиграть, а это означало бы смерть не только его самого, но и всей его семьи, поэтому Мурад решил не заводить детей до тех пор, пока не станет султаном. Только тогда его сыновья смогут появиться на свет в относительной безопасности.

В тот день Мурад оказался рядом с монастырем по чистой случайности: навещал одну очаровательную вдовушку, жившую по соседству, – и проходил мимо монастырской стены как раз в тот момент, когда Адора пыталась спуститься. Мурад усмехнулся. Вот озорница! Захотела персиков – и отправилась добывать. Вот жена кому-то достанется: прямо ураган. Он остановился, и его лицо осветила улыбка. По мусульманским законам мужчина может взять в жены любую из вдов своего умершего отца, если только при этом не произойдет кровосмешения. Сколько еще Орхан может прожить?

Девушка в безопасности, и очень маловероятно, что ее когда-нибудь вызовут к ее царственному господину. О Теадоре Кантакузин забыли. Оно и к лучшему, мрачно подумал Мурад, потому что до него доходили слухи об извращениях, к которым прибегал его отец, пытаясь сохранить мужскую силу.

Мурад не знал, придет ли Теадора ночью в сад. Когда он поцеловал ее в первый раз, девушка его отчитала, но второй поцелуй привел ее в смятение – Мурад успел это почувствовать до того, как она убежала.

На следующий день Теадоре казалось, что время тянется невероятно медленно. Поскольку было лето, школа при монастыре закрылась, и дочери богатых христиан из Бурсы уехали к своим семьям на побережье. Пригласить дочь императора провести каникулы вместе на чьей-то вилле никому и в голову не пришло. Те, кто ей сочувствовал, колебались из-за ее положения, а другие сторонились ее из-за брака, считая, что она выпала из своего класса, хотя ни за что не осмелились бы сказать об этом вслух. Таким образом, в силу обстоятельств Теадора осталась одна в тот самый период своей жизни, когда ей больше всего нужна была подруга.

Наделенная острым умом, она читала и изучала все, что могла, но все равно ее снедало беспокойство, какое-то смутное томление, которого она не понимала и не могла дать ему название. Не было никого, с кем она могла бы поговорить по душам, кому могла бы довериться: одна – как всегда. Одноклассницы держались с ней вежливо, но она никогда не проводила с ними достаточно времени, чтобы успела сформироваться настоящая дружба. Ее служанками были рабыни из дворца, и менялись они три раза в год, поскольку услужение жене султана в монастыре считалось скучной обязанностью. Теадоре хотелось приключений.

Жаркий день подходил к концу. Теадора сходила в монастырскую церковь на вечерню, потом вернулась к себе, перекусила кусочком каплуна с салатом из свежего латука из монастырского огорода, доела оставшиеся персики, выпила изысканного кипрского вина, и рабыни помогли ей принять ванну. Теплая вода с легким ароматом принесла ей облегчение от жары. После того как расчесали волосы, ее одели в короткую рубашку из белого шелка и наконец-то оставили в покое.

Теадора ждала короткого промежутка между закатом и сумерками, когда можно будет никем не замеченной проскользнуть во фруктовый сад. Теперь у нее имелся ключ от калитки. Она набралась дерзости попросить его у настоятельницы и, к собственному удивлению и радости, получила.

– В жару я не нахожу себе места, – сказала Теадора монахине. – Если бы фруктовый сад был открыт, у меня было бы больше места для прогулок. А еще… можно мне срывать персики?

– Конечно, дитя мое! Все, что наше, принадлежит и вашему высочеству.

В монастыре все стихло. Из окрестных домов тоже не доносилось ни звука. Неподвижность фиолетовых сумерек нарушал только стрекот и щебет каких-то ночных существ. Теадора встала и набросила поверх ночной сорочки легкий темный плащ. Ее спальня находилась на первом этаже, и Теадора, выбравшись из комнаты через окно, быстро пошла по посыпанной гравием дорожке к фруктовому саду. В мягких домашних туфлях ее шаги были почти не слышны. Ключик от калитки она крепко сжимала во влажной ладони.