Сандра Дюбэй - Неукротимый

– Я не знаю, где Шайна, – честно признался он. – И не знаю, увижу ли ее еще когда-нибудь.

Ребекка взглянула ему в лицо с нескрываемым торжеством.

– Она с другим? – с издевкой спросила Ребекка. – Бедненький Габриель!

Габриель стиснул зубы и сделал вид, что не услышал ее последние слова.

– Почему ты сделала это, Ребекка? Ревность – недостойное чувство!

– Здесь была не только ревность, – призналась Ребекка, – но и ненависть. Когда я узнала о вашей любви с Шайной, когда я узнала о том, что ты никогда не любил меня и делал свое предложение только для того, чтобы обзавестись хозяйкой в доме, которая родит и воспитает твоих детей, мной овладела ненависть. Холодная, тяжелая, горькая ненависть. И я решила, что если ты не будешь моим, то и с Шайной тебе не быть. Ты любишь ее? – я растопчу твою любовь. Ты веришь ей? – я заставлю тебя поверить в ее предательство. И тогда твоя любовь умрет, а на смену ей придет ненависть. И тогда ты возненавидишь Шайну так же сильно, как я ненавижу тебя… Вас обоих…

Габриель потупился, вспоминая, с какой ненавистью он преследовал Шайну, когда был уверен в ее предательстве. Как же легко оказалось убедить его в том, что это Шайна выдала тогда его людей и его самого сыщикам Спотсвуда!

– И тогда ты пошла к людям Спотсвуда и дала им показания?

– Да, – подтвердила Ребекка. – Шайна собиралась выйти замуж и вернуться в Англию. Я знала, что она уедет раньше, чем начнется суд, и она не сможет там появиться и изобличить меня.

Поверх ее головы Габриель бросил беглый взгляд на развалины фермы.

– Ума не приложу, – задумчиво сказал он. – И как только я мог подумать, что такая дрянь, как ты, может стать моей женой? Слава богу, что я встретил Шайну до того, как…

– Шайна! Опять эта Шайна! – Глаза Ребекки снова наполнились злобой. – Я перестала для тебя существовать, как только на твоем горизонте появилась эта стерва! А я… Ведь я могла бы стать такой хорошей женой для тебя. Я так любила тебя. Но ты видел только Шайну, только эту мерзавку! Я ненавижу тебя, Габриель! И тебя, и твою Шайну! Провалитесь вы оба в преисподню!

– Поверь, – ответил Габриель. – Того же я от всей души желаю и тебе.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Затем Ребекка прервала молчание и сказала:

– Хочешь спросить еще о чем-нибудь? Я сказала матери, что отправляюсь в Йорк за покупками. Она будет беспокоиться, если я не вернусь до вечера.

Габриель не сомневался, что Мэрфи и Ле Корбье слышали из своего укрытия каждое слово Ребекки. И представлял, как чешутся сейчас у них руки от желания придушить на месте эту красивую ведьму. Но они дали слово, что не задержатся ни на минуту – ведь даже минута могла сыграть решающую роль в жизни ни в чем неповинной женщины, приговоренной ими к мучительной смерти. Они, конечно, отомстят. Придет время, и они отомстят. И Габриель не станет удерживать их. Но это будет позже. Немного позже.

– Ну? – неприязненно спросила Ребекка. Она вызывающе вздернула подбородок, отчаянно стараясь скрыть гнездящийся у нее внутри страх. Больше всего на свете ей хотелось сейчас оказаться подальше от этого укромного и опасного места. И от грозного красавца со шрамом на щеке – пока он не передумал и не придушил ее.

– Я могу идти?

Габриель молча отпустил Ребекку и посторонился, давая ей дорогу.

– Убирайся! Надеюсь, наши с тобой дорожки никогда больше не пересекутся!

– Ты даже представить не можешь, насколько это совпадает с моими заветными желаниями! – любезностью на любезность ответила ему Ребекка.

Она отвязала от дерева свою кобылу, вспрыгнула в седло, взмахнув голубой бархатной юбкой, вдела в стремена носки ботинок. Оглянулась – но Габриель смотрел в другую сторону. Резко натянув поводья, Ребекка с места пустила свою лошадь в галоп.

Габриель вернулся в сарай лишь после того, как всадница скрылась в лесу. Мэрфи и Ле Корбье поджидали его, стоя возле двери.

– Вы все слышали? – спросил их Габриель.

Мэрфи молча кивнул. Затем сплюнул на пол и сказал:

– Сумасшедшая ведьма! Как я хотел всадить ей пулю промеж глаз – все руки исчесались! Жаль, что кэп не позволил!

Габриель ничего не ответил. Они отвязали своих коней, вскочили в седла и поспешили назад, к ожидавшему их кораблю.

Весь обратный путь до «Золотой Фортуны» Ле Корбье проскакал бок о бок с Габриелем.

– Сегодня я удержал Мэрфи, – обронил он по дороге. – Но ты же знаешь, как только остальные узнают, они все равно убьют ее.

Габриель понимающе кивнул.

– Само собой, – согласился он. – И я прекрасно их понимаю. Я же помню, как жаждал крови Шайны, когда думал, что это по ее вине оказался в вильямсбургской тюрьме! Что же касается Ребекки, то предоставляю решить ее судьбу тебе, дружище. Разумеется, если матросы захотят расправиться с ней, ты их не удержишь. Да и не стоит. Уж мы-то с тобой хорошо знаем кодекс пиратской чести, не так ли? И как надлежит поступать с предателями тоже знаем, верно?

– Черная Борода посадит ее на кол, – подал голос молчавший до этого Мэрфи.

– Это уж самое малое, – согласился Габриель. Откашлялся и продолжил: – Когда мы прибудем в это чертово место, где вы бросили Шайну, я заберу ее – сделай, господи, чтобы она была еще жива! – и уеду с ней в Фокс-Медоу. И навсегда завяжу с морем и пиратством. С меня довольно. Все, чего я хочу, это зажить спокойно в Фокс-Медоу… – «С Шайной», – добавил он про себя, но не стал произносить ее имя вслух, чтобы не спугнуть удачу. – А что вы сделаете с Ребеккой, меня не интересует. Это ваше дело.

Наконец они поднялись на борт бригантины. «Золотая Фортуна» подняла якорь и на всех парусах поспешила через Чесапикский залив, чтобы выйти в открытое море и взять курс на Багамы.

Всю дорогу Габриель простоял возле бушприта, на носу бригантины. Свежий ветер трепал ему волосы, набежавшая волна то и дело обдавала солеными брызгами. Но он не уходил со своего поста и не сводил напряженных, полных надежды глаз с далекого горизонта.

А тем временем для Шайны, медленно умирающей на выжженном солнцем клочке земли, наступил тот момент, когда стремление умереть пересиливает желание выжить. Какого огромного труда стало стоить Шайне каждое движение! От истощения она едва могла пошевелить рукой. Но ужаснее голода была жажда. Те несколько коротких штормовых дождей, что пронеслись над островком, лишь продлили мучения Шайны, отодвинули на несколько дней ее смерть – неизбежную и страшную. Сейчас эти дожди казались Шайне дьявольской усмешкой судьбы, решившей под конец поиздеваться над обреченной пленницей океана.

Итак, Шайна лежала на лохмотьях грязного шелка, которые когда-то, в иной, нереальной теперь жизни, были ее платьем. Ее била лихорадка, сознание мутилось, и крошечный мирок, окружавший ее, виделся Шайне нечетко и размыто. Ей уже давно было нечем прикрыть тело, и оно пылало жаром, обожженное беспощадным тропическим солнцем.