Нора Хесс - Шторм

Уэйд уловил боль в голосе Шторм и ощутил ту же боль в своей собственной душе. Он осознал, какое страдание он причинил этой юной женщине, женщине, которую он любил больше собственной жизни. Если бы она только знала, что не проходило и дня, чтобы он не вспомнил о ней, если бы она знала, что его попытки забыться хоть на мгновение в вине или в объятиях других женщин ни к чему не привели, что он все так же тосковал по ней, все так же страстно мечтал хотя бы еще один раз сжать ее в своих объятиях.

Внезапно Уэйд наклонился в седле и с выражением нежности в глазах ласково провел пальцем по щеке Шторм.

– Думаю, я такой же, как Бекки, – промолвил он. – Для меня тоже не существует брака и семьи.

Бессознательно выдавая себя голосом и умоляющим выражением ясных голубых глаз, Шторм вдруг спросила, прижав руки к груди:

– Но почему, Уэйд? Почему?

Уэйд глубоко вздохнул, что-то пробормотал про себя, похожее на отчаянное ругательство, и вдруг, опять наклонившись к Шторм, взял ее за плечи, притянул к себе и, прежде чем она что-нибудь поняла, заморгав от удивления и неожиданности глазами, его губы сомкнулись с ее губами. Он приник к ней так неистово и жадно, как человек, мучимый долгой жаждой, который вдруг набрел на долгожданный родник.

Сначала Шторм была столь ошеломлена, что, словно манекен, никак не реагировала на поцелуй Уэйда. Однако его настойчивые губы постепенно разбудили в ней страсть, ответное чувство волной поднялось в девушке, и она, не отдавая себе отчета, забыв обо всем на свете, начала отвечать на ласки Уэйда.

Уэйд коротко застонал и прижал ее теснее к себе, почти стащив Шторм с седла. Но когда она нежно обвила его шею руками, с ним внезапно произошла резкая перемена, он как будто пришел в себя. Уэйд рывком отпрянул от Шторм и выпрямился в седле. Не произнеся ни слова, он пришпорил своего жеребца и, стремительно свернув на дорожку, ведущую к дому, поскакал прочь.

Шторм застыла на мгновение, недоуменно глядя ему вслед, а затем вонзила каблуки в бока своей лошадки, и та понесла ее по дороге к родному ранчо. По щекам Шторм текли слезы. Как она презирала себя в эту минуту! «Почему я была так ласкова с ним, почему ответила на его поцелуй? – ругала она саму себя. – Неужели у меня не осталось ни капли гордости? Неужели я и впредь буду позволять ему делать из себя дуру? Сколько раз уже он грубо и жестоко обходился со мной!»

Уэйд спешился у конюшни и, обогнув свой домишко, направился на берег Платта. Сунув ладони в задние карманы своих ковбойских брюк, он замер, уставившись невидящим взглядом на плавно текущие воды реки.

– О Боже, – простонал он тихо, – ну зачем она вернулась?..

Он закрыл глаза, пытаясь отделаться от преследовавшего его образа Шторм. Ну скажите на милость, кто может поверить в то, что мужчина после стольких лет разлуки все еще терзается от любви к женщине, которую он так усердно все это время старался выкинуть из головы и сердца?

Он нервно вздохнул. Нет, его случай был исключением из правил. Время ничуть не исцелило Уэйда от страсти к Шторм Рёмер.

И что теперь ему оставалось делать? Он пристально вглядывался в прозрачные воды реки. Сможет ли он жить в том же месте, где живет она, Шторм; сможет ли он спокойно наблюдать, как за нею увиваются мужчины? У него не вызывал сомнения тот факт, что все без исключения мужчины округи теперь будут обивать пороги ранчо Рёмеров. Шторм была хороша в свои восемнадцать лет, но теперь она стала несравненно краше. Мужчина, глядя на нее, буквально таял от вожделения.

Широкие плечи Уэйда ссутулились. Он должен все-таки как-то смириться с тем, что вокруг нее увиваются толпы мужчин. Ведь он не может уехать отсюда и бросить отца… Не может, пока у него хватит сил оставаться здесь. Он вынул руки из карманов и помассировал правое бедро. Оно доставляло ему все больше беспокойства.

Кейн отложил в сторону нож и вилку и отодвинул пустую тарелку, на которой только что лежала отбивная, печеный картофель и зеленые бобы с огорода Рёмеров. Он встал и, проходя мимо сестры, сидевшей напротив него, крепко сжал ее плечо.

– Я вернусь сегодня поздно вечером, – сказал он, – так что не жди меня.

Шторм ласково потрепала его по руке.

– Тогда я заранее пожелаю тебе спокойной ночи.

Когда дверь кухни затворилась за братом, проголодавшаяся Шторм энергично принялась за свою остывшую отбивную. Она в присутствии брата едва ли дотронулась до ужина, с замиранием сердца ожидая, что вот он сейчас спросит ее о том, как она провела день.

Но, к ее огромному облегчению, он и не подумал этого делать, потому что его самого не было за ланчем дома, и ее отсутствие, таким образом, осталось незамеченным. Но если бы он все же спросил ее об этом, Шторм решила сказать ему всю правду, все как есть, не увиливая и не утаивая никаких подробностей. Конечно, ей пришлось бы выслушать в ответ массу неприятных вещей.

И самое главное, Кейн наверняка бы строго-настрого запретил ей даже приближаться к маленькому белому домику у прибрежной дороги.

Раньше Шторм всегда, в конце концов, повиновалась диктату Кейна, свято веря в душе, что суждения и оценки ее старшего брата в конечном счете верны и справедливы. Но в случае с Бекки она решила поступать так, как велит ей совесть. Сегодняшняя встреча с подругой детства, их разговоры и воспоминания о безоблачном прошлом, улыбающееся лицо Бекки – все это подействовало на Шторм ободряюще, придало ей новых сил, поэтому она была готова вынести и пережить любое общественное осуждение со стороны мужчин и женщин, но не покидать своей Бекки, продолжая встречаться с ней.

Когда Шторм проглотила весь ужин до последнего кусочка, она вытерла губы салфеткой и горько усмехнулась. Если ей так неожиданно повезло в случае с Кейном, то Марию ей провести, конечно, не удалось. Экономка наехала на нее сразу же, как только девушка вошла в кухню и села за стол.

– Шторм, – сказала она сурово, подавая ей тарелку супа, – я знаю, что этим утром ты ездила на реку, чтобы повидаться с Бекки.

Шторм хотела перебить Марию и вставить хотя бы слово, но та подняла руку, призывая ее к, молчанию, и продолжала:

– Я прекрасно понимаю, какими близкими подругами были вы обе до тех пор, пока не расстались и не потеряли связи друг с другом. Но Бекки добровольно избрала такой образ жизни, который делает недопустимыми ваши дальнейшие дружеские отношения. Того, что было между вами, уже не вернуть. Тебе ни в коем случае нельзя больше общаться с Бекки.

– Мария, как ты можешь так говорить? – сердито запротестовала Шторм. – Я понимаю еще Кейна, думающего подобным образом, но ты! Ты же всегда так любила Бекки, жалела ее, от всего сердца сочувствовала всему, что случилось с ней после смерти родителей.