Линда Миллер - Грешный ангел

– Нет, будь ты проклята! Она не забеременела, но я лишил ее возможности выйти замуж, так, по крайней мере, заявил ее дядя, – и с тех пор я посылаю ей деньги. Теперь ты довольна, или я должен сообщить тебе все детали?

Бонни освободилась от него и вскочила на ноги. Она влепила Элаю пощечину, и рука болела.

Он не сделал попытки удержать ее и даже не встал с кровати.

– Почему ты говоришь мне все это? – прошептала она, сжимая руки. – Почему ты рассказал мне все это, спустя столько времени?

– Кое-кто узнал про Консолату и пытается шантажировать меня. Я не хочу, чтобы ты услышала об этом от других.

Бонни почувствовала слабость.

– Кто? Кто же шантажирует тебя?

В прищуренных глазах Элая появилась насмешка.

– Это не Даррент и не Хатчинсон, – ответил он. – Так, что не беспокойся. Твои почитатели безупречны.

– Я могу все узнать у Сэта.

Он растянулся на кровати, закинул руки за голову и со вздохом закрыл глаза.

– Если это важно для тебя, Бонни, пожалуйста, спроси у Сэта.

Оба они сейчас кипели от гнева. Бонни бросилась на Элая, как дикий зверь, царапаясь и плача.

Элай несколько секунд боролся с Бонни, затем утихомирил ее и уложил на спину рядом с собой. Она все еще барахталась, пиная его ногами. Его лицо было t исцарапано, в глазах стояли слезы.

– Прости! – с трудом проговорил он. – Прости!

Руки Элая все еще сжимали ее запястья, и Бонни извивалась, пытаясь освободиться, ругательства, которые она помнила со времен жизни в Лоскутном городке, срывались с ее губ. Когда он внезапно поцеловал ее, она испытала нечто совсем не похожее на ярость.

Бонни все еще извивалась, но он усмирил ее, прижав к кровати тяжестью своего тела и продолжая целовать.

Бонни уже не пыталась освободиться. Элай отпустил ее запястья, и она вцепилась ему в волосы, словно намереваясь выдрать их. Однако внезапно она притянула к себе его голову: через юбки и нижнее белье Бонни почувствовала напрягшуюся горячую мужскую плоть. Она была покорена.

В глазах Элая Бонни увидела смущение и страсть.

Все еще не выпуская его волосы, она потянула его на себя. Она уже не рассуждала, ею овладело безумное желание.

Вдруг Элай рывком перевернулся на спину, его грудь тяжело вздымалась.

– Бонни! – воскликнул он.

Она встала возле него на колени и расстегнула на нем рубашку: ее руки жаждали тепла его тела. Глаза Элая сверкнули.

Ее трепещущие пальцы гладили его кожу, добираясь до нее сквозь влажные от пота золотистые волосы.

Бонни наклонила голову и кончиком языка коснулась сначала одного соска, затем другого: Элай напрягся и застонал. Он пытался бороться с теми ощущениями, которые она возбуждала в нем своими пальцами и ртом, но, наконец, его сопротивление было сломлено. Он схватил Бонни и опрокинул ее на спину.

Выражение, которое появилось в глазах Элая, могло бы напугать Бонни, но она уже утратила способность рассуждать. Сев на нее верхом, он разорвал ее блузку, лифчик и сжал в ладонях ее упругие груди.

– Ты хотела этого, – хрипло выдохнул он. – Вспомни, когда это кончится, ты снова начнешь ненавидеть меня.

Слова Элая не сразу дошли до Бонни, но сейчас ей мучительно хотелось одного – любви этого человека. Он приник к ее груди – Бонни задохнулась от наслаждения. Ее пальцы вновь погрузились в его волосы. Элай прерывисто дышал, закрыв глаза.

Бонни, все еще зажатая его бедрами, стала приподниматься. Дрожь прошла по его телу, когда она расстегнула пряжку его пояса, а затем брюки. Элай выбрался из кровати, увлекая Бонни за собой.

Пристально глядя на нее, он снял с себя одежду и затем помог раздеться и ей. Они стояли друг против друга, обнаженные и готовые ко всему.

Элай поднял Бонни и вошел в нее.

В комнате давно было темно, но лампа не горела. Бонни спала, ровно дыша, когда Элай поднялся. Ее ресницы были влажными.

Элай одевался тихо, но она проснулась, поняв, что он уходит. Когда дверная ручка повернулась, Бонни сказала:

– Элай, подожди!

Он молчал, но Бонни почувствовала, что и он, как и она, пытается держать себя в руках. Она села на кровати, натянув на грудь простыню, хотя в темноте ничего не было видно.

– Куда ты идешь?

Элай устало вздохнул.

– Я собираюсь в Сан-Франциско, – ответил он. – Там есть верфь, которую я хочу купить.

Бонни обрадовалась, что в темноте не видно ее лица. Она хотела скрыть отчаяние, обиду и попранную гордость. Она всегда будет любить Элая Мак Катчена каким бы он ни был! И все же в ее словах прозвучала издевка.

– Тебе уже мало завода? Нужна новая игрушка!

Элай тихо выругался, отойдя от двери и налетев на кровать. Затем вспыхнула спичка.

Его лицо казалось мрачным в ее мерцающем свете. Элай поднял стекло лампы и зажег фитиль.

Сев на кровать, он провел рукой по волосам. Бонни старалась овладеть собой.

Ей не надо было тревожиться, что Элай увидит ее покрасневшие глаза, так как он упорно смотрел в другую сторону.

– Ты считаешь, что завод для меня игрушка? Бонни пожала плечами и небрежно ответила.

– Эта игрушка сломалась, ты починил ее, а теперь пришло время поиграть с верфью.

Его горящие глаза, мрачные и растерянные, остановились на ее лице. Сейчас Бонни верила, что Элай сказал ей правду о Консолате Торес и Эрлине, но прощать было уже поздно. Любить тоже было поздно: боль, причиненная ей Элаем, не проходила.

– Думаю, будет лучше, если Розмари останется здесь с тобой.

Бонни откинулась на подушку и закрыла глаза. «Пожалуйста, Боже, – взмолилась она, – не дай мне расплакаться!»

– Хорошо, – сказала она.

Бонни почувствовала, как горячее дыхание Элая коснулось ее губ.

– Я не хочу, чтобы ты танцевала в «Медном Ястребе», – выдохнул он. – Я не хочу, чтобы ты была мэром.

Глаза Бонни широко открылись.

– Ты вернешься? – спросила она, не удержавшись. Элай кивнул.

– Хорошо, если ты ничего не натворишь, пока меня не будет.

Кровь прилила к лицу Бонни.

– Кто убедит меня, что это просто деловая поездка? У меня сердце разрывается!

– Я сказал тебе все!

– И ты запрещаешь мне танцевать и быть мэром, не так ли?

– Да!

– Вот как! – Бонни вспыхнула. – И это после того, что ты сделал!

– Но ведь ты простила меня, – Элай поднял бровь, – не так ли?

– Я не могла бы простить тебя, – призналась Бонни, – но я люблю тебя, и ты знаешь это.

Он нежно поцеловал ее.

– И я люблю тебя. Но я не хочу, чтобы ты работала у Форбса, Бонни.

Ей было нелегко побороть гордость.

– Я и сама решила не танцевать больше, – сказала она. – И не нужно напоминать мне об этом. А что значит не быть мэром? Я созвала двенадцать собраний Городского совета, и никто из членов не явился ни на один из них.

Элай рассмеялся.

– Значит, не возражаешь против отставки?