Линда Миллер - Грешный ангел

– О Боже! – воскликнула Элизабет. – Ты любишь этого человека, не так ли?

– Больше жизни, – твердо ответила Бонни, – и уж, конечно, больше, чем свою гордость.

Она решила пойти домой, побыть с Розмари и принять ванну. В дверях Бонни остановилась.

– Если не хочешь потерять Форбса, а я уверена, есть много женщин, готовых залечить его душевные раны, борись за него.

Элизабет зажгла лампу, и Бонни увидела, что в глазах ее засветилась надежда и решительность. Элизабет направилась к двери.

– Доброй ночи! И благодарю тебя, Бонни! Бонни улыбнулась и вышла. Джиноа уже не было, но Сэт ждал ее в коляске.

Бонни уселась в коляску позади Сэта. Сэт был всегда молчалив, но сегодня Бонни была особенно рада этому. Они подкатили к ярко освещенному дому Джиноа.

Огромные часы у входа пробили восемь, когда Сэт и Бонни вошли в дом. Кэтти давно накормила, помыла и уложила спать Роз.

Огорченная Бонни, пожелав доброй ночи Сэту, поднялась по лестнице. Даже короткое общение с дочерью могло бы поднять ей настроение, а она в этом очень нуждалась.

Бонни тихо вошла в спальню, чтобы взять ночную рубашку, халат и тапочки, а затем пойти в ванную комнату и погрузиться в горячую воду. Лампа горела на столике, и кровать была постелена все успевающей Мартой. Бонни взяла рубашку из мягкой фланели и открыла шкаф, где висел ее халат.

Потом Бонни направилась в детскую, чтобы взглянуть на спящую Роз. Хотя в этот вечер ей не удалось поиграть с дочуркой, она сможет хотя бы поцеловать ее.

Войдя в детскую, Бонни остолбенела. Возле кроватки Роз сидел Элай, вытянув длинные ноги и откинувшись на изогнутую спинку стула. Он спал, блики лунного света падали на его золотистые волосы.

Улыбка заиграла на губах Бонни: ей стало легче дышать и жить. Она подошла к кроватке. Роз ровно дышала, одеяло было на месте. В этот момент проснулся Элай, и когда Бонни склонилась над кроваткой, нежно погладил ее по плечу.

Она ахнула и выпрямилась, очень довольная тем, что Элай уже дома.

Элай встал и, поднял Бонни. Ее халат и ночная рубашка упали на пол. С веселым смехом Элай отнес жену в спальню и там поставил на ноги. Повернув к себе, он начал расстегивать пуговицы на ее платье.

Взволнованная, с колотящимся сердцем, Бонни лихорадочно думала, что ему сказать. Что-нибудь простое и будничное.

– Ты купил верфь? – спросила она.

Руки Элая уже лежали на ее обнаженных плечах. Он засмеялся.

– О верфи мы поговорим позже, а сейчас, любовь моя, я хочу тебя.

Она стояла перед ним нагая, трепеща так же, как в ту далекую ночь, когда Элай посвятил ее в тайны супружеской жизни.

– Давно ли ты дома? – спросила она, – поезд пришел несколько часов назад.

– Я вернулся неделю назад, – ответил он, и его золотисто-карие глаза засветились смехом, когда он заметил изумление Бонни. – Об этом мы тоже поговорим позже.

– Неделю! – Бонни задохнулась, отступая назад. – Элай, ты не ездил в Сан-Франциско!

Он притянул ее к себе и крепко обнял. Минуту спустя Бонни забыла про все вопросы, которые хотела задать ему. Погасив лампу, Элай уложил ее в кровать и лег рядом с ней. Чуть позже она уже не помнила, как ее зовут…

Мэри? Джейн? Элизабет. Она улыбнулась, когда муж застонал в последних конвульсиях страсти. Она уже испытала сладкое чувство, к которому так стремилось ее тело. Сейчас она вспомнила: ее зовут Бонни. Бонни!

Пальцы правой руки, вцепившиеся в волосы Элая, когда он вошел в нее, расслабились, а пальцы левой – гладили потную ложбинку между его лопатками.

– Я люблю тебя, – сказала Бонни, сама не зная, смеется она, или плачет.

Она не слышала, что ответил Элай, он зарылся головой в подушки.

Бонни чувствовала себя совершенно счастливой. Когда Элай поднял голову, она погладила его щеку.

Еще не отдышавшись, он поцеловал ее.

– Бонни, – сказал он, не отрывая рта от ее губ, – ты уже поняла, как сильно… и как часто… я хочу тебя?

– Не совсем, – кокетливо ответила Бонни. Элай улыбнулся.

– Давай заниматься этим каждую ночь.

– Весьма признательна, сэр! – ответила Бонни, целуя его небритый подбородок, – мне нравится заниматься с тобой любовью. Боюсь только, кате бы ты не раздавил меня.

Услышав это, он приподнялся на локтях. Его лицо внезапно стало серьезным.

– Я не ездил в Сан-Франциско, – признался он.

– Это я уже поняла, но где же ты был?

– В Спокейне, по крайней мере, первые несколько дней.

– И, видимо, в Нортридже всю прошлую неделю, – закончила Бонни. – Как же ты умудрился вернуться незамеченным в этот рассадник сплетен?

– Я ехал поездом только до Колвила, а оттуда – верхом.

– И прибыл, конечно, под покровом темноты. И пусть Бог тебя покарает, если все это время ты провел у Эрлины!

Он застонал, разрываясь между желанием вновь обладать Бонни и необходимостью рассказать ей о том, чем занимался в течение двух недель. Он непроизвольно начал двигаться взад и вперед, а она стала помогать ему.

– Я не… Боже, Бонни, не делай этого, чтобы…

Ее руки не прекращали ласкать его, и она улыбалась, наслаждаясь тем, что берет над ним верх.

– Продолжай, – дразнила Бонни, хотя ее сердце учащенно билось и ей трудно было дышать.

Элай задрожал и сделал рывок вперед, глубоко входя в нее.

– Ты маленькая ведьма, – задыхаясь, проговорил он. – Ты любишь мучить меня.

– Да, я люблю мучить тебя, – подтвердила Бонни, жадно глотая воздух, – Но только таким образом.

– Я был у твоего отца, – сказал Элай, с трудом переводя дыхание. – Дай мне все рассказать, бессердечный, маленький бесенок.

Спустя некоторое время, ослабев и поняв, что Бонни наказывает его за обман, Элай приподнялся на кровати и зажег лампу.

– Не смей прикасаться ко мне! – предостерег он Бонни, – пока я не расскажу тебе все, что делал!

Элай рассказал ей, как провел прошлую неделю, скрываясь днем в магазине у ее отца и выслеживая делегацию Союза по ночам. Перед этим он навел справки в Спокейне о деятельности «Братства Американских рабочих» и выяснил кое-что об их тактике, весьма настораживающее. Это убедило его, что они так просто не примирятся с поражением.

Бонни только теперь поняла, почему у нее были нехорошие предчувствия после отъезда Элая. Она села на кровати.

– Но рабочие проголосовали спустя день или два после твоего отъезда…

– Да, – сказал Элай, – и почти единогласно против «Братства». Они хотят организовать Союз, но по-своему. Джек рассказал мне обо всем этом.

Бонни подумала, как это Джек Фитцпатрик, которого Элай всегда недолюбливал, стал его доверенным лицом и надежным союзником. Раньше Элай неизменно говорил о нем с плохо скрываемым раздражением: «твой отец». Сейчас он стал Джеком. Это было странно.

– Почему ты выбрал в помощники моего отца, а не Сэта, Форбса или Вебба?