Элизабет Чедвик - Любовный узел, или Испытание верностью

Серый боевой конь внезапно оставил ряд и устремился прямо к ней. Сердце молодой женщины замерло и снова бешено заколотилось, но теперь под наплывом совершенно других эмоций.

– Оливер! – воскликнула она.

Из-под забрала сверкнула его белозубая улыбка. За десять дней в походе подбородок снова скрылся под огненно-рыжей, как у викинга, бородкой. Рыцарь подскакал, нагнулся в седле и протянул руку. Кэтрин схватила ее, поставила свою ногу на его и, сверкнув красными шелковыми чулками, одним движением очутилась на крупе. Одной рукой она схватилась за кожаный пояс, а другой прижимала к себе корзинку с угрями.

– Кажется, мы уже где-то встречались? – шутливо осведомился Оливер. Его глаза перебегали с ее лица на корзинку, затем на красные чулки и обратно, словно не зная, где остановиться.

– Если бы мы встречались, я бы этого не забыла, – подхватила Кэтрин. В ее зрачках танцевали искорки.

– А вы помните?

– Меня можно заставить вспомнить.

Рыцарь рассмеялся и резко обернулся в седле, чтобы обнять ее, но тут же поспешно схватил поводья, потому что конь сделал скачок вбок. Кэтрин вскрикнула и со смехом еще крепче вцепилась в пояс.

Рэндал де Могун следил за игрой с легкой улыбкой на губах и презрением в глазах.

– Не знал, что твоя «защита» простирается так далеко, Паскаль, – шутливо заметил он, но в его голосе едва заметно прозвучала резкая нотка.

Оливер вернулся в строй, холодно поглядел на наемника и сообщил:

– С Двенадцатой ночи мы обручены. Кэтрин – моя жена, недостает только последнего благословения.

Кэтрин коротко глянула на де Могуна и опустила глаза. В этом человеке было нечто, заставлявшее ее трепетать. И дело не только в том случае, когда она перевязывала ему руку, а он пытался поцеловать ее.

– Примите мои поздравления, – по-прежнему шутливо склонил голову де Могун. – В первую же свободную минутку я выпью за ваше счастье.

Если он надеялся на приглашение сделать это за счет Оливера, то просчитался. Рыцарь, сохраняя на лице вежливое выражение, не позволил себя завлечь. Де Могун еще поболтался рядом с ними, специально чтобы вызвать раздражение, но наконец сдался и поскакал вдоль колонны, покрикивая на рекрутов.

На скулах Кэтрин заиграли розовые пятна. Она не знала, что ей спокойнее: видеть де Могуна или знать, что он где-то рядом.

– Да, – пробормотал Оливер, словно читая ее мысли. – Он волк. Очень воспитанный волк, который сидит у твоего огня и защищает тебя от других волков, а потом одним махом отгрызает твою руку, просто потому, что это в его природе.

– Я думала, он твой друг.

– Он был им в дни, когда я считал оправданным риск держать волка у своего огня и мне не о чем было заботиться.

– Что же, теперь тебе есть о чем заботиться, поэтому позаботься и о себе тоже, – откликнулась Кэтрин.

Она имела в виду не только де Могуна, хотя этот человек был достаточным поводом для беспокойства. Теперь, когда первая радость встречи миновала, молодая женщина вспомнила, что Оливер вернулся ненадолго, что очень скоро он опять окажется в пути, но на этот раз уйдет на войну.

– На этот счет можешь не беспокоиться, – с улыбкой и очень убежденно сказал рыцарь.

Когда они оба спешились во дворе замка, к ним подошел Гавейн.

– Есть новости, госпожа?

Кэтрин поспешно отряхнула свои юбки и непонимающе уставилась на него:

– Новости?

Гавейн прикусил губу и уточнил:

– О Рогезе.

Кэтрин покачала головой, невольно чувствуя жалость к юноше.

– Увы, нет. В городе не слышно ни слова.

Гавейн кивнул и, понурившись, пошел прочь. Оливер со вздохом посмотрел ему вслед.

– Не хотелось бы этого говорить, но поход – лучшее для него средство. Проветрится, придет в себя. Ему впервые приходится пожинать то, что он посеял.

– Весьма вероятно, что Рогезе тоже, – мрачно кивнула Кэтрин.

Оливер снова тяжело вздохнул:

– Да смилуется над ними Бог.

Он едва не добавил, что уверен в смерти Рогезы, но вместо этого схватил Кэтрин в объятья и крепко поцеловал.

– Я должен доложиться графу, поэтому не знаю, когда освобожусь. Оставь немного тушеных угрей и местечко у огня.

– Можно найти местечки и потеплее, – шаловливо сказала Кэтрин, – но только в том случае, если ты соскребешь эту щетину.

Рыцарь потер подбородок.

– Обещаю, если и ты обещаешь.

Кэтрин со смехом высвободилась из его рук и побежала готовить ужин.

Этель ждала ее.

– Итак, он вернулся, – заметила она, отодвигая свой стул от огня, чтобы Кэтрин могла приготовить угрей, которых только что поставила на пол.

– Откуда ты знаешь? Этель захихикала.

– Тебя выдает лицо. Кроме того, я видела лошадей во дворе.

– В эти дни во дворе всегда полно лошадей, – слегка пожала плечами Кэтрин, затем села на пятки и посмотрела на старуху. – Но он надолго не задержится. Я не хочу…

Голос изменил ей. Она молча повязала льняной фартук и взяла острый нож.

– Ты не потеряешь его, девочка. Я чувствую это здесь. – Этельреда прикоснулась к своей груди.

– Ты хочешь сказать, что молния не бьет дважды в одно место?

Кэтрин сняла кожу с угря резким сильным движением.

– Я просто знаю. Было время, когда я могла видеть в котелке с кипящей водой. Сейчас уже не могу: я потеряла этот дар после первого удара… Но иногда проскакивают былые искорки. Он вернется к тебе, не сомневайся.

Кэтрин молча продолжала чистить угрей, затем вытерла руки о фартук и очень внимательно посмотрела на Этель:

– Правда? Ты действительно видела?

Ее дыхание внезапно стало прерывистым. Этель перекрестилась:

– Клянусь Девой Марией. Он ехал на своем сером скакуне во главе процессии победителей. Я видела сверкающую корону и великое ликование.

Голос старухи затих, глаза потемнели, взгляд ушел вдаль.

– А что еще ты видела? – Этельреда не ответила. Кэтрин слегка потрясла ее. – Этель?

Старая повитуха вздрогнула и покачала головой.

– Что еще я видела? – невнятно пробормотала она. – Не помню. Все было смутно, а я устала. Знаю только, что тебе не надо бояться за благополучие Оливера в этом походе. Вот, дай ему это как талисман.

Старуха сунула руку под мантию и протянула Кэтрин один из своих прославленных узлов, прикрепленный к кожаному шнурку. Он был свит из трех прядей волос – черной, как вороново крыло, светлой, как пшеница, и рыжей, цвета темной меди.

Кэтрин озадаченно взглянула на Этель.

– Это мои волосы и волосы Оливера, хотя не знаю, откуда они у тебя. Но чья рыжая прядь?

Этельреда гордо выпрямилась на своем стуле.

– Моя. Или ты считаешь, что мои волосы всегда были цвета грязной овечьей шерсти?

– Нет… я…

– Было время, когда я могла посрамить цветом своих кос саму осень. – Старая повитуха наклонилась к своей сумке, трясущимися пальцами открыла ее и извлекла с самого дна сверток зеленого шелка. Внутри оказалась огромная, толщиной в руку коса цвета медных буковых листьев. – Я срезала ее, когда показались первые седые волосы. Лето было жарким, и волосы мне были не нужны. Все равно я носила плат. Иногда я брала прядку-другую для своих узлов, но не часто. Видишь, какая она еще толстая.