Виктория Холт - Римский карнавал

— Простой люд считает это оскорблением, — сказала Джулия. — Хотела бы я иметь возможность посадить этого наглеца в тюрьму. Я бы наказала его.

Лукреция содрогнулась. Она знала, что тому, кто осмеливался оскорбить знатную особу, могли отрезать язык.

Она не должна думать о таких вещах. Возможно, она научится вспоминать о подобных случаях совершенно равнодушно, как научилась спокойно воспринимать связь между отцом и Джулией и отношение к ней благочестивой Адрианы или как она смирилась с тем фактом, что она сумеет нажить состояние и приобрести влияние, если станет брать подношения. Она не сомневалась, что со временем будет с таким же равнодушием, как и другие, взирать на подобные вещи и события, но мягкость ее души осложняло дело.

Ей следует успокоиться. Она должна быть точно такой, как те, среди которых она живет. Она должна перестать думать о тех злобных созданиях, которые своей неосторожностью заслуживают жестокого наказания только из-за того, что им захотелось вольно поговорить.

Ей хотелось быть счастливой, поэтому она станет думать о чем-нибудь, что улучшит ее настроение.

Она повернулась к Джулии.

— Наверное, я выйду замуж за этого Джованни Сфорца. Мне нравится, как звучит его имя. Его зовут так же, как моего брата.

— В Италии часто встречается это имя, — напомнила ей подруга.

— Но мне кажется, может случиться что-то такое, что заставит отца выбрать для меня другого мужа. Джулия, я не удивлюсь, если мне никогда не придется выйти замуж — как только я бываю обручена с кем-нибудь, выясняется, что я должна выйти замуж за еще более богатого, более подходящего.

— Ты обязательно выйдешь замуж.

— Значит, тогда у меня никогда не будет любовника, как у тебя.

— Мужья не всегда бывают любовниками, моя дорогая. И тебе предстоит еще долгий путь, прежде чем ты станешь такой, как я.

Джулия наклонилась к Лукреции и улыбнулась заговорщицкой улыбкой.

— Я открою тебе свой секрет. Папа не только мой любовник. Он отец ребенка, которого я ношу под сердцем.

— О, Джулия! У тебя будет ребенок! Джулия кивнула.

— Вот почему я так рассердилась, когда бродяга так сказал обо мне. Мне кажется, все обо мне начинают говорить. Это значит, что кто-то из слуг более любопытен, чем следует… И слишком болтлив.

— Не наказывай никого за это, Джулия, — сказала Лукреция. — Вполне естественно, что они так ведут себя.

— Почему тебя волнует, кого я накажу? Лукреция ответила:

— Я не хочу думать о наказаниях. Разве на площади недостаточно ярко светит солнце или покои моего отца были недостаточно прекрасны? Скоро вернутся домой Чезаре и Джованни, а я выйду замуж. Все это делает меня счастливой. Только об этом я хочу думать.

— Иногда ты кажешься совсем наивной, а иногда ты ведешь себя настолько иначе, что тебя просто трудно понять.

Лукреция сидела в комнате дворца Санта Мария, служанки помогали ей одеваться. Одна рабыня застегивала пояс ее платья, другая украшала волосы драгоценностями.

Приготовления к свадьбе значительно продвинулись вперед. Дон Гаспаро, отвергнутый жених, утешился полученными тремя тысячами дукатов.

Теперь весь Рим обсуждал союз Борджиа — Сфорца. Некоторые в нем усматривали угрозу своей безопасности, а делла Ровере решил, что будет находиться в большей безопасности подальше от Рима. И Ферранте Арагонский был обеспокоен союзом, с тревогой ожидая, что он принесет.

Лукреция была уверена, что помолвка дошла до той стадии, когда никто уже не сомневается в ее будущем замужестве с Джованни Сфорца.

Поэтому, когда паж постучался к ней в комнату, попросил разрешения войти и сообщил, что во дворец приехал знатный господин и хочет ее видеть, Лукреция сразу же подумала о Джованни Сфорца.

Конечно, ему не следовало так поступать. Он не должен был приезжать неофициально, пока по городу не пройдет торжественная процессия — дочь папы и ее нареченный муж не могут встречаться так, словно она горничная, а он слуга, но все равно ей приятно и весьма романтично увидеть его сейчас. Она расправила складки парчового платья и взглянула на себя в отполированное металлическое зеркало. Она была прекрасна. Ей так хотелось вкусить любви, о которой столько рассказывала Джулия.

— Скажи ему, что я его приму, — распорядилась она.

Но едва она повернулась, как увидела стоящего в дверях гостя, при виде которого мгновенно позабыла свои романтические мечтания о встрече с будущим мужем.

— Чезаре! — закричала она и бросилась к нему, пренебрегая правилами поведения.

Она услышала его смех — торжествующий, полный любви и чего-то непонятного, но приятного. Она взяла его руку и много раз поцеловала.

— Ты рада видеть меня, Лукреция?

— Как долго я ждала тебя! — воскликнула она.

— Ты вспоминала обо мне иногда?

— Каждый день, Чезаре, каждый день я думала о тебе. Никогда я не преклоняла колен перед Мадонной, без того чтобы не упомянуть твое имя.

Чезаре нетерпеливо поглядывал на стоявших рядом служанок. В комнате словно что-то изменилось — другими казались лица женщин, они застыли, словно превратились в камень и будто съежились от страха. Лукреция вспомнила, как много лет назад в доме их матери слуги боялись Чезаре.

Она сказала:

— Оставьте нас. Нам с братом много о чем нужно поговорить, и это вовсе не для ваших ушей.

Ей не пришлось повторять приказание дважды.

Брат и сестра обнялись, Чезаре подвел Лукрецию к окну.

— Дай я взгляну на тебя, — сказал он. — Как же ты изменилась, сестра моя!

В ее глазах промелькнула тревога.

— Чезаре, ты недоволен? Он поцеловал Лукрецию.

— Я просто восхищен.

— Ты должен рассказать о себе. Ты не бываешь в свете. Ты архиепископ. Странно звучит. Мой брат Чезаре — архиепископ Валенсии. Мне придется вести себя сдержанно, когда я буду с тобой. Я должна всегда помнить, что ты служитель святой церкви. Чезаре, ты ведь совсем не похож на архиепископа! Этот твой камзол! Просто вышит золотом. И такая маленькая тонзура. Обыкновенный священник одет лучше.

Его глаза загорелись гневом, он сжал кулаки, и Лукреция увидела, что его трясет от ярости.

— Не смей говорить мне об этом! Лукреция, я требую, чтобы ты никогда не повторяла этого. Архиепископ Валенсии! Разве похож я на архиепископа? Лукреция, никто не заставит меня жить так дальше, говорю тебе. Я не хочу служить церкви.

— Да, Чезаре, это так, но…

— Но один из нас должен посвятить себя служению церкви. Один из нас, и им должен стать я. Я старший, но я должен уступить дорогу своему брату. Он скоро приедет домой. Кто-то готовит ему встречу. Джованни, герцог Гандии! Наш отец больше заботится о его пальце, чем обо всем моем теле.

— Это не правда, — возразила Лукреция, совершенно расстроившись. — Это не правда!