Пенелопа Томас - Тайна

— Я буду не первым англичанином, который избавляется от неспокойной женщины таким образом, — отрезал он. Но тут же улыбнулся, стараясь загладить впечатление. — Хорошо. Расскажите мне подробно о Ваших подозрениях, а я решу, насколько они реальны.

— Если угодно. Только подождите минуту.

Я бросилась в спальню. Чемодан уже был заполнен моими старыми платьями и вынуть его из шкафа было нелегко, но я горела решимостью показать его. Из спальни я вышла, волоча чемодан грязными от пыли руками.

Он бесстрастно наблюдал за моими маневрами, лицо хранило непроницаемое выражение каменного изваяния.

— Ну, так как же это случилось? — голос звучал сухо и невыразительно.

— Не знаю. Кто-то располосовал крышку чемодана, когда он лежал в траве у дороги.

— Скорее всего, он повредился о камни.

— Там не было камней, только грязь и трава. Он пожал плечами.

— Значит, Дейви обошелся с ним недостаточно осторожно. Я поговорю с ним.

— Я уже говорила с Дейви. Он утверждает, что чемодан уже был таким, когда он нашел его в траве.

— Это не значит, что так оно и было. Парень может соврать.

— Полно, милорд. Я ведь не круглая идиотка и прекрасно могу сама разобраться, кто говорит правду, а кто лжет.

В самом деле, я несколько раз ловила его самого на искажении действительности. Но ему я, конечно, этого не сказала. Он молчал, видно было, что сильно зол на меня. Но гнев меня устраивал больше, чем полное отсутствие эмоций, которое я наблюдала на его лице несколько минут тому назад.

— Так какой же вывод Вы сделали, уж не откажете в милости сообщить. Ведь Вы же пришли к какому-то выводу?

— Конечно.

— И к какому же?

— Чемодан повредил тот же зверь, или не зверь, кто убивает овец ночью на болотах. Собака этого не могла сделать, у нее нет таких острых клыков. Даже у дикой собаки, не говоря уже о Касторе и Поллуксе.

Он нахмурился и внимательно осмотрел порезы.

— Может быть, дикая кошка?

— На Бодминском болоте?

— Я припоминаю, что недавно здесь проезжал бродячий цирк. Какой-нибудь зверь мог сбежать и теперь рыщет по болоту…

— Но об этом было бы слышно. Они бы наверняка попытались вернуть беглеца.

— Не обязательно. Они могли испугаться, что придется платить компенсацию за повреждения, оставленные этим животным, — он улыбнулся необычайно приятной и беззаботной улыбкой. — Извините за чушь, которую я наговорил. Я понимаю, что для себя Вы нашли ответ, и Вас трудно переубедить. Что касается чемодана, то я прикажу Дейви достать для Вас другой. Этот можете выбросить, им уже нельзя пользоваться.

— Благодарю, милорд. Но я не собираюсь путешествовать в ближайшем будущем. Нет необходимости беспокоить Дейви.

— Чепуха. Конечно, у Вас будет новый чемодан. Если не для поездок, то для того, чтобы хранить платья от моли.

Он посмотрел на угол платья, видневшийся из прореза.

Давно ли он только и желал, как бы моль скорее съела мои траурные платья? Но мне хотелось сделать широкий жест, я не стала вспоминать прошлое и приняла его доводы.

Пообещав вскоре прислать замену, он забрал чемодан с собой. Только когда он вышел, я сообразила, что с моего согласия он лишил меня единственного доказательства, что странное создание действительно существует.

В сравнении с теми сложными отношениями, которые сложились у меня с хозяином дома, трудности общения с Клариссой казались ничтожными. Занятия продвигались хорошо, здоровье ее улучшалось. Я привязалась к ней, она стала для меня гораздо большим, чем ученица. Смотреть на нее как на дочь я не решалась, но постепенно привыкла считать ее младшей сестрой.

По крайней мере, эту роль у меня никто был не вправе отнять.

Каждый вечер, если только меня не приглашали обедать в обществе Его Светлости, я читала ей книжки и сама укладывала спать, чтобы потеплее укутать одеялом. Часто я оставалась в комнате уже после того, как она засыпала. Однажды, решив, что Клариссе будет интересно посмотреть на полную луну, я прикрутила лампу и подошла к окну, чтобы раздвинуть занавесы.

Кларисса выпрыгнула из постели и встала между мною и тяжелыми складками темно-лилового бархата штор.

— Нельзя, Джессами, папа не разрешает, он расстроится.

В ее голосе было столько отчаяния, что я отпрянула.

— А в чем дело? Я только хотела показать тебе луну.

Она затрясла головой.

— Нет, не нужно. Пожалуйста, Джессами.

— Как хочешь, — согласилась я, не желая расстраивать ее еще больше. — Но объясни, почему ты считаешь, что папе это будет неприятно.

Я почувствовала, что она уходит в себя. Словно между нами вырастает стена, и я уже больше не любимая Джессами, а посторонний человек, которому нельзя довериться ни при каких обстоятельствах. Она даже не смотрела мне в глаза, а делала вид, что рассматривает кружева на рукаве ночной рубашки.

— Кларисса?

— Занавесы нужно задергивать с наступлением сумерек и не открывать, пока не взойдет солнце, — пробубнила она, словно заученный урок. В нем угадывался стиль Мэри, ее язык. Но Мэри была суеверна и осторожна, она не стала бы говорить без причины, да еще убеждать ребенка. Руки у меня покрылись гусиной кожей от неприятного чувства, которое трудно было объяснить.

— Это делается для того, чтобы в дом не проникали холод и сырость, — ответила я как можно спокойнее, чтобы вернуть ее к реальности. — Ты же не принимаешь за правду сказки Мэри?

Она отрицательно покачала головой.

— Тогда зачем придавать значение всяким мелочам? Она промолчала.

Я решила не продолжать этот разговор. Какой бы тайный страх ни притаился в ее душе, я только испортила бы наши отношения и подорвала ее доверие, если бы стала настаивать изменить мнение.

— Ладно, ложись скорее в постель, пол холодный, а ты стоишь босиком.

В тот вечер я еще не осознала, как серьезно Кларисса воспринимала правило, чтобы с наступлением темноты окна зашторивались. Несомненно, она придавала ему большее значение, чем я. Ей передавался неясный страх прислуги и усиливал ее собственный. Дети всегда остро воспринимают моральную обстановку того места, где живут.

К этому нельзя было отнестись легкомысленно.

На следующее утро, не позавтракав, я спустилась вниз, чтобы поговорить с лордом Вульфберном. Он обычно вставал рано и сразу после завтрака занимался делами в кабинете.

Там я и застала его. Он сидел за своим столом, а перед ним возвышалась стопка свежей корреспонденции. Когда я, постучав, открыла дверь, он оторвался от чтения письма, не скрывая раздражения, что его прерывают. На нем был очень приличный костюм, скромный, но подобающий обстановке. Волосы аккуратно зачесаны набок, лицо тщательно выбрито. От меня также не укрылось, что он подрезал и вычистил ногти, отполировал их до блеска. При виде меня его лицо просветлело.