Лаура Кинсейл - Летняя луна

Лошади разбежались во все стороны. Рансом успел схватить за сбрую черную кобылу, запряженную в фаэтон. Ветер дул все сильнее, и, подхватив машину, он еще раз красиво подкинул ее и погнал в сторону обрыва. Люди отчаянно пытались догнать и удержать ее. Однако ветер и холст вступили в дьявольский сговор. То подпрыгивая вверх, то опускаясь на колеса, аппарат уворачивался от всех попыток его обуздать. Многие распорки уже треснули, но холст все еще был натянут и выдерживал яростный ветер. На вершине холма, где утес обрывался над морем, машина ненадолго замерла, будто в насмешку салютуя поднятым крылом.

Долгую секунду большая белая птица сияла на фоне неба, а затем обрушилась вниз, исчезнув за вершиной холма. Люди выстроились над пропастью в ряд и молча смотрели вниз.

– Ты не собираешься помочь?

Мерлин обернулась и увидела Рансома. Он с трудом удерживал лошадь, запряженную в фаэтон, и рукава его белой рубашки ярко выделялись на фоне гладкой спины черной кобылы. После того как машина исчезла, лошадь успокоилась. Он отпустил уздечку и скрестил руки.

– Думаю, тут уже мало что можно сделать, – сказала Мерлин. – Бедный мистер Пеммини! Сначала замок, а потом еще вот это…

Рансом странно посмотрел на нее, как будто хотел что-то сказать. Мерлин дотронулась до губы, но вовремя вспомнила, что не стоит брать палец в рот. Она сцепила руки за спиной: когда на вас смотрит Фолконер, всегда чувствуешь себя неуютно.

– Что я сделала не так? – спросила она, защищаясь.

– Забирайся, – сказал он и показал на фаэтон. – Я хочу поговорить с тобой.

Мерлин облизнула губы. Еще один брошенный на нее фамильный суровый взгляд – и она, вытерев руки о штаны, послушалась. Рансом подал ей руку, помогая взойти на высокую ступень. Подойдя с другой стороны, он тоже запрыгнул на сиденье. Экипаж тронулся.

– Мы едем домой? – спросила Мерлин. – А как же все остальные?

– Влюбленные могут ехать вдвоем на одной лошади, – ехидно ответил он.

Она крепко уцепилась за сиденье, и фаэтон затрясся по сельской дороге. Впервые с тех пор, как приехал Рансом, Мерлин вспомнила, что на ней нет юбки. В смущении она сжала колени.

– Не переживай, – сказал Рансом. – Ты же знаешь, с моей стороны тебе не грозят домогательства.

– Не грозят?

– Нет.

– Ах так, – сказала она и через секунду с надеждой добавила: – Ну может, чуть позже?

Фаэтон спустился по песчаной дороге вниз, в небольшую ложбину. Рансом остановил лошадь.

– Мерлин, – сказал он, повернувшись к ней, – хочу тебе кое-что сказать. Это важно. То, что случилось сегодня, стало для меня огромным открытием.

Она кивнула и улыбнулась:

– Да, полет – это удивительно.

Он глубоко вздохнул, посмотрел вдаль и сказал:

– Да, конечно… Мерлин… К сожалению, я заставил тебя сделать ужасную ошибку. Я… – Он сдвинул брови и в нерешительности перебирал вожжи. – Сегодня я понял, что никогда не стану тебе хорошим мужем.

Глаза ее округлились:

– Не станешь?

– Нет. Ты была права. Нам с тобой нельзя было жениться.

– Почему?

– Я пытался навязать тебе свой образ жизни. Но эти жесткие рамки не для тебя. Тебя нельзя заставлять жить по моим правилам, нельзя окружать запретами. Ты должна оставаться свободной и идти своим путем, туда, куда тебя зовет твоя мечта… Так высоко и так далеко… – Он замолчал и покачал головой.

Мерлин хмуро смотрела вниз. От ветра колыхалась вокруг трава и взлетали прядки волос в хвосте у кобылы.

– Я всегда был несправедлив к тебе, Чара, – сказал он. – Каждую минуту. И теперь мне стыдно.

– Я согласна.

– Машина полетела, как ты и говорила. Ты сама сконструировала ее, и я ни на секунду не поверю, что у Пеммини хватило бы мозгов на такое изобретение. – Он избегал смотреть ей в глаза. – И сегодня я узнал кое-что неприятное о самом себе… Я просто идиот, который пользуется властью. И я ужасно боюсь высоты. Конечно, я это знал и раньше, но не понимал, насколько сильно это влияло на мои поступки.

Мерлин вскинула голову:

– Так ты боишься высоты?

– А ты не заметила? – сухо спросил он.

Она пристально посмотрела на него.

– Ну да, – произнесла она медленно, – теперь понимаю… Ты ведь сначала собирался лететь на машине, правда? До того, как посмотрел вниз, увидел колею… и обрыв. Конечно, это могло тебя напугать.

Он откашлялся:

– Я предпочитаю не говорить об этом.

– Я сама боюсь змей, – призналась она, – поэтому я понимаю.

– Боишься змей? – Он стиснул вожжи. Сильные руки его были испачканы мелом и сажей. – Я собирался остаться в башне, Чара. Я был так напуган… что не мог уже здраво мыслить… и собирался остаться там, на пороховой бочке, взорваться и попасть на тот свет – лишь бы не бороться со своим страхом.

– Но ты же так не сделал!

Он нахмурился и пожал плечами.

– И еще там, на утесе… – сказала она. – Ты же прошел по этой тропинке над обрывом, правда? Наверное, это тоже было очень трудно: идти по самому краю отвесной скалы, когда ветер дует так сильно, будто хочет сбросить тебя вниз. И ты видел камни внизу, видел, как летают птицы… Думаю, для того, кто боится высоты, все это было просто ужасно. А потом еще этот провал, через который нужно было прыгать и не за что было держаться…

Он неловко кашлянул:

– Может, не стоит описывать все так подробно?

– По-моему, ты поступил очень смело. – Мерлин взглянула на него, и он приподнял голову, сохраняя все то же мрачное выражение на лице. – Думаю, ты самый храбрый человек в мире.

– Что ж, – сказал он, – я обманул тебя, да?

Она прильнула к нему и взяла под руку:

– Я не настолько глупа.

– А я глупец. – Он мягко убрал ее руку и отстранился. – И понял это только сегодня. Я просто тиранил всех, кто мне дорог. Мне казалось, что я знаю, как лучше. И я использовал все преимущества, все обстоятельства и всю свою власть, чтобы подчинить тебя своей воле, чтобы ты отказалась от летательной машины. И на чем основывались мои решения? Не на мудрости, к сожалению, а на страхе. Не на принципе, а просто на детском упрямстве.

Мерлин села прямо, слегка задетая тем, что он не откликнулся на ее ласку:

– Какая теперь разница?

– Какая разница?! Разница огромная. Не надо переоценивать меня, Мерлин. То, что я умею, я делаю чертовски хорошо. А умею я манипулировать людьми, тянуть за нужные ниточки до тех пор, пока не получаю то, что мне нужно. Меня воспитали для этого. Всю жизнь мне внушали, что именно я должен принимать решения. И я изо всех сил старался поступать правильно, но теперь… Я уже не знаю… – Он пробежал рукой по пыльным волосам. – Я больше уже не знаю, что правильно.

Она надула губы и искоса взглянула на него:

– По-моему, никто не может быть прав абсолютно всегда.

– Если я не буду точно уверен, что прав, тогда мне лучше не управлять делами. – Он посмотрел вдаль. – Шелби кое-что сказал мне, чуть ли не в первый же день, как ты приехала. Он сказал, что я обижу тебя. И он был прав. Еще он сказал, что я испорчу тебе жизнь ради собственного удобства. А я не хочу, чтобы так случилось, Мерлин. Ты достойна лучшего… намного лучшего.