Элоиза Джеймс - Роман на Рождество

В пустой комнате, где были только измученный болезнью герцог и легкий аромат женских духов (спавший кузен не в счет), слова благодарности, произнесенные еле слышным шепотом, звучали странно.

Поэтому Вильерс повторил, но уже громче:

– Спасибо тебе!

Вдалеке продолжали свой неистовый перезвон колокола. Герцог повернулся на бок и провалился в глубокий, светлый, живительный сон.

Рождество

Проснувшись, Поппи сразу зажмурилась – спальню заливал яркий солнечный свет. Она подошла к окну и выглянула в парк. Видимо, ночью прошел холодный зимний дождь, потому что снежный пейзаж превратился в ледяной: сугробы покрылись ледяной коркой и нестерпимо блестели на солнце, ветки боярышника оделись в хрустальные оковы, на подоконниках южного крыла дворца повисли огромные сосульки. Это было настоящее рождественское утро.

В детстве Поппи всегда радовалась Рождеству, хотя у них в доме его справляли без особого веселья. Обычно в честь праздника леди Флора позволяла дочери пропустить трехчасовой урок игры на клавикордах, часовой урок пения и танцкласс. Она даже сидела рядом, пока Поппи играла в детские игры, но сама отказывалась составить дочке компанию. И еще по случаю Рождества у них подавали на стол украшенного сусальным золотом пряничного человечка, Поппи с мамой ездили в церковь, положив для тепла под ноги нагретые кирпичи, а вечером ели жареного павлина.

За спиной послышались шаги, и две теплые руки обвили талию Поппи.

– Вернись в постель, – попросил Флетч сонным голосом.

– Разве ты забыл? Сегодня Рождество, – сказала она.

– Так давай его отметим в постели.

– Ну уж нет!

– Почему? – проговорил Флетч, нежно тычась носом в ее шею.

– Рождество – особый случай, – возразила Поппи. отстраняясь, хотя ей было очень приятно.

– Ты сама – особый случай, – потянулся он к ней опять.

– Флетч, уже утро.

– Ну и что?

Поппи решительно высвободилась из объятий мужа.

– В рождественское утро делать это, – она махнула рукой в сторону кровати, – неприлично.

– Что ты имеешь в виду? – немного помрачнел герцог.

– Я не могу… – пробормотала Поппи и осеклась: ей показалось, что она уже говорила это когда-то. Память перенесла ее в рождественскую ночь четыре года назад, когда будущая герцогиня Флетчер дала отповедь жениху после «неприличного» поцелуя.

Муж вопросительно смотрел на нее, скрестив на груди руки.

– Понимаешь, я не могу все время притворяться француженкой, – наконец призналась Поппи.

– Но я этого и не требую.

– Я не могу всегда любить тебя так, как вчера в парке.

– И за портьерами?

– И за портьерами.

– Ничего страшного, – ухмыльнулся Флетч, – ведь существуют кровати. Ну-ка посмотри на меня, Поппи!

Она посмотрела ему в глаза.

– Не так, – возразил он и добавил, сделав акцент на последнем слове: – Посмотри на меня.

– Сейчас же утро! В любой момент может войти моя горничная! – запротестовала Поппи, краснея.

– Она или постучит, или получит такой урок, что впредь хорошо подумает, прежде чем входить без стука. Ну-ка посмотри на меня, Поппи!

Герцогиня в смущении закусила нижнюю губку, но все же позволила себе взглянуть на мужа. Накануне вечером Флетч легко, как пушинку, нес ее с прогулки на руках, без видимого усилия шагая по глубокому снегу. А она жалась к его груди, размякшая, податливая, и, тая от счастья, шептала слова любви, которые он вряд ли мог услышать.

Один только взгляд на мужа – и Поппи вновь охватило пламя желания.

– Вот, я посмотрела, – быстро сказала она, надеясь, что он не заметит, как у нее дрожат колени.

– И что ты увидела?

– Напрашиваешься на комплименты?

– Конечно!

– Абсолютно здорового мужчину двадцати с лишним лет.

– Всего лишь? Скажи, ты меня любишь? – спросил Флетч, делая шаг к жене.

Их взгляды встретились. Это был момент истины.

– Да, Джон, – ответила Поппи. – О да!

– Не потому, что я твой муж, за которого тебя выдала леди Флора?

– Н-н-нет, – от волнения у нее перехватило дыхание.

– Значит, я тот, с кем ты хочешь прожить до конца своих дней?

В ответ Поппи улыбнулась дрожащими губами.

– Дорогая, ты помнишь, что любила в детстве делать на Рождество?

– Угощаться пряничным человечком? – еле слышно предположила Поппи.

– Так вот, твой пряничный человечек – это я! – воскликнул Флетч, и только лукаво приподнятый уголок рта говорил о том, что он подтрунивает над женой.

Поппи постаралась унять волнение.

– Ты хочешь сказать, что супруги могут заниматься любовью на Рождество? – догадалась она.

Флетч снисходительно улыбнулся, словно Поппи выиграла деревенский конкурс по стрельбе из лука.

– Значит, по-твоему, заниматься любовью по утрам тоже пристойно?

– Да, и даже жизненно необходимо.

– И что ты, – Поппи старалась произносить слова медленно, отчетливо, потому что они были для нее очень важны, – не охладеешь ко мне, даже если я буду вести себя не как французская кокотка?

– И еще: я не собираюсь тащить тебя всякий раз под дерево. – Он обхватил обеими руками ее лицо: – Неужели ты не понимаешь, Поппи, что я тебя люблю? Ради тебя я даже решил распрощаться с сексуальной жизнью. Но теперь, когда ты почувствовала к ней вкус, я готов заниматься с тобой любовью столько раз, сколько ты позволишь, и так, как ты захочешь. Захочешь под деревом – пожалуйста, на французский манер – oui, [26]а уж в собственной кровати обнимать родную женушку после того, как она прочитает мне лекцию о лапках белок-летяг, я готов всегда, и так будет до конца моих дней. Поэтому прошу тебя, давай вернемся в постель.

Глаза Поппи наполнились слезами.

– Пожалуй, я выйду за тебя, – сказала она тихо.

– Но ты уже моя жена!

– Я стала женой герцога, а теперь хочу выйти за моего дорогого Джона, который по чистой случайности оказался герцогом.

Флетч сжал ее в объятиях и воскликнул:

– Ты выйдешь за меня, Пердита?

– Да! – выдохнула она.

– Тогда давай скрепим наше обручение. – Он подтолкнул ее к кровати. – Ты не против?

Поппи отрицательно покачала головой.

– Тот, кто занимается любовью без брака, совершает тяжкий грех, дочь моя, – назидательно заметил герцог, как священник, обращающийся к пастве.

Поппи поцеловала его плечо. Флетч упал навзничь на кровать, продолжая болтать и дурачиться. Поппи поцеловала его в шею, потом в подбородок, на котором уже не было глупой бородки, и, наконец, в чудесную ямочку.

– Я люблю тебя, – проговорила она. В ее голосе снова звучала обольстительная хрипотца, но теперь Поппи было известно, что такой тембр свойствен не только страстным француженкам, но всем женщинам, томимым любовным желанием. – Не знаю, как это произошло, как на меня свалилось такое счастье… Ты ведь мог оказаться совсем другим человеком, а я бы по приказу матери вышла за тебя… Страшно подумать, как сложилась бы моя жизнь. Но к счастью, ты такой, какой ты есть. И я тебя недостойна.