Элоиза Джеймс - Роман на Рождество

В черных глазах моряка заискрился смех. Было в них и еще что-то, отчего Шарлотта пошатнулась и прислонилась к стене, словно ей не хватало воздуха.

Впрочем, через мгновение воздуха действительно перестало хватать, потому что Даутри снова привлек Шарлотту к себе и припал к ее губам.

– Прости, дорогая, ты что-то сказала? – отсмеявшись, спросил Флетч.

– Тот молодой человек, нанятый тобой, – повторила Поппи, – где ты его нашел?

– Какой молодой человек?

– Ну тот, который прикинулся влюбленным в мою маму.

Флетч замер.

– Ах тот… – только и смог он сказать.

– Да, именно, – кивнула Поппи. – Он еще так отчаянно защищал ее доброе имя. Знаешь, у него явно есть актерские способности.

– Но не будешь же ты отрицать, что у леди Флоры слабость к смазливым юнцам? – парировал Флетч.

Он победоносно улыбнулся, но герцогиня лишь укоризненно покачала головой.

– Он сейчас здесь? – спросила она.

– Нет, конечно, – сдался герцог, – ведь это был, как бы поделикатнее выразиться, «ночной мотылек».

– Что? – округлила глаза Поппи. – Неужели? Где же тебе удалось его найти?

– Я просто спросил у одной женщины, которая разбирается в подобных делах.

– У какой женщины? – подозрительно прищурилась Поппи.

– У молодой родственницы миссис Армистед, подруги Фокса.

– Не знала, что ты знаком с миссис Армистед.

Флетч счел за лучшее прекратить танец и отвести жену в сторону.

– Надеюсь, мне не надо рассказывать, как сильно я тебя люблю, Поппи? – спросил он, с обожанием глядя на свою прелестную женушку. Она нахмурилась. – Признайся, ты меня ревнуешь? Имя той женщины Крессида, и она очень красива.

– Я не ревную, тебя, Флетч, – поспешно ответила Поппи и неодобрительно наморщила носик: – Значит, вот ты с кем водишься – с «ночными мотыльками», подружками Фокса…

– Вот и умница, что не ревнуешь, – похвалил жену герцог и в нарушение всех мыслимых приличий поцеловал ее на глазах гостей, хозяев и слуг.

Но Поппи не боялась осуждения – у нее было ощущение, что святочный костюмированный бал герцогини Бомон на годы станет любимой темой для сплетников, и на этом фоне один-два супружеских поцелуя не привлекут особого внимания.

Поскольку Вильерс пошел на поправку, шахматные матчи герцогини Бомон с мужем и выздоравливавшим герцогом, естественно, снова стали притчей во языцех.

– Вы выиграли у него? – спросила миссис Паттон у герцогини, столкнувшись с ней в дамской туалетной комнате.

– Сомневаетесь в моих силах? – подмигнула ей герцогиня.

– Нет, что вы! Какие могут быть сомнения, особенно после того, как вы недавно разбили меня наголову.

– А вы выиграли у меня вчера вечером, – напомнила Джемма. – Как ловко у вас получился тот ход ладьей, вы меня просто обвели вокруг пальца.

– К сожалению, победы у меня случаются редко, но тем они желанней. Итак, вы выиграли партию у своего супруга, а партию с Вильерсом закончили?

– Увы, – нахмурилась Джемма.

– Так вы не выиграли?

– Он жертвовал и жертвовал фигуры, отдал чуть ли не все. Блестящий, жесткий и хитроумный игрок.

– Значит, оба матча продолжатся, и будут сыграны третьи партии, они же финальные, – констатировала миссис Паттон. – Очень увлекательно!

– А финальные партии мы сыграем с закрытыми глазами, – уточнила Джемма.

– И как я слышала, в… – замялась деликатная миссис Паттон.

– В кровати, – закончила за нее Джемма.

– И вы окажетесь в кровати с Вильерсом! – с мечтательным видом произнесла миссис Паттон. – В Англии нет ни одной замужней шахматистки, которая бы за такую возможность не пожертвовала бы ферзя.

– Вильерс отказывается возобновлять матч до полного выздоровления, то есть до истечения шести месяцев.

Миссис Паттон рассмеялась:

– А со своим супругом вы сразу разыграете партию?

– Не знаю, – покачала головой герцогиня, поправляя непослушный локон. – Я выиграла у него некоторое время назад, и у нас пока не было времени обсудить эту тему. Обсудим в ближайшем будущем…

Детская комната в загородном доме герцога Флетчера

25 декабря, семь лет спустя

– «Как в нашу бухту на Рождество три корабля с парусами пришло. На Рождество, на Рождество», – фальшиво и с большим усердием, свойственным всем лишенным музыкального слуха, но жизнерадостным детям, напевала маленькая девочка.

– Три корабля, три корабля приплыли к нам издалека, – присоединился к ее тоненькому голоску сильный, звучный баритон отца.

А потом раздался возмущенный детский визг – это отец подхватил юную певицу и посадил ее себе на плечи. Да и кто бы на ее месте не завопил что есть мочи от подобной бесцеремонности?

– Хватит, папа! – воскликнула крошка Клементина, цепляясь ручонками за волосы герцога Флетчера. – Ты больше не должен так делать. Grandmere [27]сказала, что я – юная леди и мне неприлично кричать. Из-за тебя я нарушила приличия!

Отец послушно снял малышку с плеч, отчего комната огласилась вскриком даже громче прежнего, который привлек внимание еще одного существа, находившегося в комнате.

Герцог даже не успел сообразить, что происходит, как две пухлых ручонки обхватили его щиколотки и острые зубки сомкнулись на его облаченной в шелковый чулок ноге.

– Отпусти Клемми! – потребовал тонкий голосок, чуть приглушенный набившимся в рот шелком. – Ты, папа, плохой! Отпусти Клемми!

– Только не порви чулок, Александр, – попросил Флетч, ставя Клементину на пол так поспешно, что ее кудряшки разлетелись по плечам, как пучок рылец на кукурузном початке. – Ну все, конец чулкам, – простонал герцог, отцепляя сынишку от ноги. – Что скажет наш бедный Мортон?!

Но куда там! Александр, конечно, и не думал о камердинере, раз ему представилась возможность вдоволь повозиться с отцом и даже его поругать:

– Папа плохой, Клемми кричит. Александр хочет наверх, как Клемми!

Флетч посадил сынишку на плечи. Дочка дернула его за руку:

– Давай играть, папочка! Представим себе, что видим три корабля, как в песенке!

Пританцовывая, она направилась к окну, таща за руку отца и напевая:

– «Как в нашу бухту на Рождество три корабля с парусами пришло…»

Флетч молча стоял у окна, наслаждаясь теплом, которое исходило от пухлых коленок сына и ладошки Клементины. Девочка пела и раскачивалась, вглядываясь в раскинувшуюся перед герцогским дворцом заснеженную лужайку – похоже, она и впрямь видела там три парусника.

Вдруг, подчиняясь какому-то шестому чувству, Флетч повернулся к двери – необъяснимым образом он всегда знал, когда в комнату входила жена. Дочурка, страшно фальшивя, продолжала петь свою колядку, и Флетч не прерывал ее, только улыбнулся. Александр же принялся подскакивать на плечах отца, как будто хотел то ли взлететь, то ли броситься в материнские объятия.